«Леонора Льюис у порога смерти, пока ее сын развлекается!»
Черные глянцевые буквы свидетельствовали против него. С обложки журнала, которого теперь, казалось, он мог не опасаться, — «За кулисами сцены».
Он открыл таблоид, все еще думая, что ошибся
Но внизу, под текстом, было три слова: «Автор Сара Гриффин».
Калеб без сил упал в кресло.
Неужели он был так ослеплен? Своими чувствами. Ее поцелуями. Или же она, черт возьми, такая хорошая актриса?
Что-то кольнуло его в сердце. Но он отказался назвать это болью. Он впустил Сару в свой мир, в свое дело, в свою жизнь, и как она ему за все отплатила? И сделала это только затем, чтобы продвинуться по карьерной лестнице.
Он взял со стола таблоид, вышел из офиса и направился в издательство. В этот раз без всяких коробок конфет и милой улыбки. Сейчас у него было только одно желание — рассчитаться с Сарой Гриффин.
Сара печатала до тех пор, пока у нее не заболели пальцы. Она просмотрела все свои записи за последние дни, нашла старые публикации о «ЛЛ Дизайн», все, что когда-либо было написано их конкурентами. Уже к одиннадцати части были состыкованы, и Сара наконец почувствовала, что у нее, возможно, есть что-то, что может исправить разрушения, причиненные таблоидом.
Но работа продвигалась медленнее, чем обычно. Сара была встревожена. Калеб наверняка уже видел статью и обвинил во всем ее. Но прежде чем начать оправдываться, она хотела показать ему, что написала об «ЛЛ Дизайн». Доказать, что у нее не могло быть столь противоречивых намерений.
— Как ты могла?!
Она вздрогнула и подняла глаза. Возле ее стола с каменным лицом стоял Калеб. Проклятье! Значит, он видел статью.
— Я не имею к этому никакого отношения, Калеб.
Он угрожающе наклонился к ней:
— Никто об этом не знал. Никто. Только тебя я подпустил к себе достаточно близко. Хотя и не знаю, с чего тебя вдруг заинтересовали дела моей матери?
— Клянусь, Калеб, я действительно не имею к этому никакого отношения, — повторила она снова. — Я прочла это только сегодня утром.
Он усмехнулся. Он ей не верил.
— Тогда откуда взялась эта информация?
— Понятия не имею. Редактор говорил, что был звонок, и дал материал стажеру. Он поставил мое имя, потому что это была моя колонка. Это, конечно, неправильно, и если б я знала, то обязательно остановила бы его…
Калеб тряхнул головой, его лицо выражало неприязнь.
— Ага. По-твоему выходит, что все это — просто одно большое недоразумение?
Его сарказм убивал. Как она вообще собиралась его убедить? И как ей теперь исправить тот ущерб, что нанесли его репутации эти статьи, когда все это будет продолжаться и дальше?
— Калеб, я…
— Не знаю, почему я когда-то доверял тебе. Почему думал, что ты другая. — Он бросил таблоид ей на стол. Разлетевшись веером, журнал сполз на пол кучей жирных черных заголовков и дешевых спекуляций. — Ты такая же, как и все! Ты используешь каждый кусок грязи, чтобы разрушить чью-нибудь жизнь, и называешь это своей работой.
Она подняла на него глаза. Да, то, что случилось сегодня, было ужасно, но это можно было предвидеть. Неужели Калеб действительно думал, что этот его секрет так и останется секретом?
— Ты считаешь, что сказать правду было бы хуже, чем заставлять людей строить догадки? Где теперь Леонора и чем занимается?
— Моей матери нужно, чтобы ее оставили в покое.
— Но теперь в покое ее не оставят. Людям не безразлична судьба известного дизайнера, к тому же если информация о ее болезни станет открытой, то и тебе, возможно, будет легче со всем справиться. Скрывать правду никогда и не было хорошей идеей. Всегда найдется какой-нибудь крот, который ее раскопает.
— Да что ты можешь знать об этом? Ты всю жизнь прячешься по углам и только пишешь о жизни других!
Это были жестокие слова. Сара выпрямилась, прижавшись спиной к холодной перегородке:
— Я…
— Хотела бы ты, чтобы о твоей матери кричали на первых полосах всех газет?
— Нет, конечно.
— Тогда почему ты думаешь, что мне бы этого хотелось? — Резко выдохнув, он отвернулся, стараясь не встречаться с ней взглядом. И это было самое плохое. Одна статья уничтожила все, что было между ними, он даже не хотел смотреть на ее лицо. — Я думал, что кто-кто, а уж ты сможешь понять, почему я не хотел выносить это на публику.
Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до него. Но он был слишком далеко, и она знала, что если сделает к нему шаг, то он может уйти.
— Я сочувствую тебе, Калеб.
— Неужели? Что-то не верится. Если бы ты сочувствовала, поняла бы, как тяжело принять это решение. Это совсем не то, что хотелось бы выставлять перед всем миром.
Она подумала о статье, которую прочла, о его словах и о решении, которое ей самой не так давно пришлось принять. Все теперь стало на свои места. Стало ясно, почему для Калеба было такой пыткой говорить о своей матери. Почему он не хотел, чтобы кто-то знал о ее состоянии. Почему он сам взялся за руководство компанией и не хотел бросать это.
— Значит, ей уже не станет лучше?
Он выругался и повернулся к ней спиной.
Сара встала и положила руку ему на плечо. Калеб вздрогнул, но не отстранился. Это было хорошим знаком, пускай не большим, но тем не менее. Может, все еще поправимо?
— Калеб, поговори со мной. Я могу помочь.
Он повернулся, и в его глазах она увидела совсем другую правду — ту, в которую она не хотела верить: между ними все кончено. Ей, безо всякого суда, вменили в вину то, чего она не делала.
— Не знаю, верю ли я, что это ты написала всю эту грязь. Если честно, мне без разницы. Но я знаю одно: ты не та, какой мне представлялась. Мне нужно было сразу сказать тебе то, что я всегда говорил этим стервятникам: «Без комментариев».
Эти стервятники были повсюду. Калеб въехал на стоянку и приготовился к встрече с репортерами, сгрудившимися возле дверей больницы. Он сделал несколько глубоких вдохов, положил ключи в карман и уже собирался выйти из машины, когда со стороны пассажирского кресла открылась дверца.
— Что за черт?
Если Сару и смутил этот грубый прием, то она ничем этого не показала.
— Я хотела поговорить.
— Зачем? Чтобы первой получить информацию? — Он ткнул пальцем в сторону репортеров, выставивших свои микрофоны и камеры, словно гладиаторы перед боем. — Ты хочешь интервью? Или у тебя с собой включенный диктофон и ты можешь записать все, что тебе нужно, а я об этом даже не узнаю?
Она вздрогнула, как от удара. И ему захотелось забрать свои слова обратно.
