Я не ответил ничего, потому что рот уже был занят другим. Он полностью поглотил розовую головку, ствол и все остальные принадлежности для зачатия новых хохляцких балбесов. Хорошо, что наши с Ромкой сношения никогда зачатием не закончились — я бы не простил себе рождения очередного такого ебливого мудака. Через минуту я стоял раком прямо в машине, уткнувшись в переднее сидение и вдыхая запахи, въевшиеся в поролон от старой Мойдодыровой задницы. Это меня возбуждало мало, поэтому я обрадовался, когда Ромка, прорычав зверски, освободил меня от обонятельной экзекуции. Уже через пару минут я забыл об этом, заманил хлопца на заднее сидение и ткнул его носом в москальский конец. Не знаю, быть может, то, что вытекало из меня ему в рот, напоминало плавленое сало, но сглатывал он исправно, не роняя ни капли. Потом мы поменялись местами. Когда Ромка снова был на взводе, я согнул его поперек и загнал птенца в шоколадное гнездо. Ромка охал, ругался шоферским сленгом, но я не обращал на него никакого внимания. За такие проделки, как езда под сто сорок, елды ему было мало! Стоны возбуждали очень сильно, и Ромка вскоре снова сидел за рулем. Найти обратную дорогу удалось не скоро. Сначала мы доехали до Мостов, а уж потом по знакомой трассе вернулись в часть. Вернее, в „Луна-парк“, потому что Ромка, когда выезжал из ворот части, сказал, что едет ставить машину. Что поделать, если иногда дорога в парк полна таких романтических приключений…

Денис сидел, полностью заквашенный, и дулся на меня за мое бегство. Пришлось успокаивать. Я возобновил прерванный Ромкой оральный акт. Денис привстал, развернул меня и по сантиметру принялся запихивать свой килограммовый бифштекс. „Ю май хард, ю май соул…“ — стонал Томас Андерс, когда меня разрывали на части. Да, эта штука вполне способна вынуть из меня хард и вывернуть наизнанку соул! В глазах потемнело. Андерс перешел на „Реактивный самолет“. Диск „Модерна“ заканчивался. Вспомнив, что Денис начал с первой песней и кончает сейчас на последней, я сообразил, что эта образина торчит во мне уже больше получаса. Реактивный самолет, больше похожий на тяжелый и толстый бомбардировщик… Андерс замолк, слышно было только наше прерывистое дыхание. Бомбы полились в меня, принося долгожданное освобождение. Боясь упасть, я сел на импровизированную кровать и не заметил, как провалился в пустое пространство…

Проснулся утром. Часы показывали без четверти подъем. Дежурный был уже на ногах. Нужно было как-то просочиться мимо его взора в койку. Не получалось. С замиранием многих органов я следил, как он направился нас будить. Сейчас он увидит неразобранную мою кровать и подымет визг… Денис, сука! Как он мог бросить боевого товарища!? Мало того, что задницу разорвал, так еще и оставил в своей тухлой машине вместо того, чтобы заботливо уложить в постель им же жестоко оттраханное тело. Не прощу!..

Только дежурный открыл дверь нашей спальни и заорал „Подъем!“ глубоко внутрь комнаты, как я проскочил в туалет. Он не успел начать пресс-конференцию по поводу моего исчезновения — я вышел из туалета, облитый водой, с полотенцем на шее. Дежурный не знал, что полотенцем этим протирают зеркала и подоконник. Поверил, что я проснулся немного раньше и, движимый жидким стулом, торчал в туалете с полчаса. Денис прыснул со смеху, Ростик хотел было открыть рот, но рядом с его носом оказался кулак Славика. Денис тоже заткнулся, когда услышал, что он может быть следующим.

Я не разговаривал с этим длинным козлом. Даже взглядом не удостаивал. Славик обижался на меня за то, что я бросил его вечером. Правда, недолго — ночью мы опять резвились на столе начальника штаба, покрывая друг друга то поцелуями, то потоками семени…

Наступило первое сентября. Замполит на политзанятиях сначала вспомнил, что в этот день началась вторая мировая война, а потом уже сообщил то, что мы сами видели по дороге на завтрак. Детки снова пошли в школу. С каждым годом мои школьные годы, переполненные разными событиями настолько, что лучше и не начинать их вспоминать, казались всё более далекими. Глядя на разряженных первоклашек, я чувствовал себя мудрым стариком, наперед знающим, что радость от встречи с этим влагалищем знаний будет мимолетной. Идя уже во второй класс, детки будут чувствовать себя затравленными зверьками, которых после трех месяцев беззаботного счастья вновь с головой окунули в дерьмо принудительных иксов, игреков, и-кратких и так далее. Переростки-старшеклассники выглядели солидно. Но радостные лица скрывали маски отвращения к своим педагогам. Старшеклассники дарили педагогам цветы с таким выражением, с каким я обычно отковыривал от подошв сапог фекалии белорусских млекопитающих, гадящих именно там, где я должен был пройти. Переросткам нужно было одно — трахаться, а вместо этого им объясняли психологию семейной жизни на тычинках, сбрасывающих пыльцу на рыльце пестика. А потом удивляются: откуда берутся девианты? Они же задницу голую видели только в зеркале, да и то свою! Вот и получаются из них ненормальные „натуралы“, которые долго ищут у подружки в подворотне рыльце пестика. И, не находя, мочалят тех, кто отчаянно хочет им помочь. То по рыльцу, то по пестику…

У химиков неожиданно оборвалась связь. Наша часть была зависима от химической прям как страны Варшавского договора от „старшего брата“. Стоило „химической“ связи оборваться, как и у нас обрубились все телефоны и замолчал пульт. Это означало, что ненасытный империалистический монстр мог забирать нас голыми руками. Как раз на первое сентября, день начала последней мировой. Чтобы этого не произошло, храбрый Мойдодыр решил сам починить связь. Не сам, конечно — с нашей помощью. Командир взвода раздал всем лопаты, и мы, как кроты, рылись по всей необъятной химической территории. Химики проходили мимо, как ни в чём не бывало, будто это их не касалось. Вот бы и нашему идиоту хоть немного похуизма! Даже сотой части от того, что имел командир химический, хватило бы для того, чтобы не вылезать из прохладной Ленинской комнаты. Мозоли появились в один миг. Привыкшие орудовать лопатой Ваня с Андрюхой стонали не меньше, чем я, знавший, как ее правильно держать, только по стендам, которые сам и рисовал. Тьма постепенно окутывала нас, когда Боб откопал поврежденное место. Мы сразу отправились домой. Теперь наступала очередь Дениса, который должен был за ночь восстановить связь. Ну, а то, что мы там нарыли, закопают химики. Под утро я услышал звонок телефона. Сквозь сон обрадовался, что сегодня рыться в земле не придется. Маленькое счастье сквозь сон… Так и вся армия, состоящая из маленьких счастий… Или счастьев…

Наши футбольные партнеры тоже пошли учиться, и сезон можно было считать закрытым. Оставался бильярд. К своему удивлению, я заметил, что вытрахал мозги настолько, что не могу больше играть в шахматы вслепую. То ли рытье траншеи подействовало, то ли Денис мозги повредил, когда пытался до них достать снизу — не знаю. Правдивее было то, что я перестал напрягать мозги по самому малому поводу, ведь всё равно начальство за тебя всё продумает, всё решит. У тебя — лишь приказы: нужно сначала выполнить приказ, а потом уж думать, как лучше это сделать. На этом построена вся эта незамысловатая штука — армия. И именно тем, кто хочет хорошо играть в шахматы, там нечего делать. Я предпринял было попытки восстановить невиданное до моего появления в тех стенах умение, но через пару дней забросил пустое занятие. Навсегда…

Осень всё больше давала о себе знать. Не только листопадом. В один прекрасный день стало жутко холодно. Когда-то, в декабре восемьдесят седьмого, я не мог поверить, что осень восемьдесят девятого может когда-нибудь наступить. Она казалась настолько далекой, что легче было с ума тронуться, чем представить ее. И вот она, что называется, на носу. Падающий лист угодил прямо на нос в тот момент, когда мы со Славиком вновь уносили бильярдный стол в клуб. Руки были заняты, и лист преспокойно висел на переносице. Сдул. Легкое дуновение сбило набок пилотку, из которой вывалилась длинная челка. Не было сомнений, что она была самой длинной во всём округе. Я растил ее еще с Минска. Когда наступила весна, и мы сменили шапки на пилотки, мне стоило больших трудов прятать ее. Каждое утро я аккуратно запихивал ее под пилотку, а она, непослушная, ничуть не боясь, что ее могут приказать уничтожить, норовила показаться всем. Особенно на разводах и строевых смотрах…

В увольнения я практически не ходил. Изучив этот городок досконально, я потерял к нему всяческий интерес. Только один раз мы с Ромкой и Славиком выбрались в баню от нечего делать. Заплатили за одноместный „люкс“ и заперлись там втроем. Банщик вряд ли заподозрил в этом желание трахнуться: солдаты, в его представлении, просто скинулись, будучи людьми небогатыми. И зря не заподозрил, потому что мы именно за трахом туда и пришли…

Идея отфигачить командирского драйвера в две палки пришла, как ни странно, Славику. Вернее, он только обмолвился шутя об этом. Но этого было вполне достаточно, чтобы я воспринял шутку за призыв к действию. Уговорить Ромку больших трудов не составило: „Сначала искупаемся, а потом угощу тебя чебуреками“. Наверняка Ромка размечтался, что ему удастся и рыбку, вернее, чубуреки съесть, и на хрен не сесть. Сел, как миленький! Я быстренько раздрочил его ртом, а потом, как в детских анекдотах про грузинов, намылил попку и подтокнул туда Славика. Тот управился быстро и уступил место мне. Ромка кряхтел, но

Вы читаете (Интро)миссия
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату