берегом и унеслись к маяку.
Деловитый Кийко загремел цепью от якоря и бросил весло. Лодка закачалась на волнах и повернулась к берегу бортом. Под ее днищем захрустел песок. Когда Кийко опустился на дно лодки и согнулся, то ребята, глядя на его костлявую в прыщах спину, отхлынули к железным сваям... И только Васька Шабан, прижимая к груди рубашку, пошел навстречу Мурадке, которого Кийко вынес из черного челна и положил на постель из высохших морских водорослей. Лежал маленький следопыт со сжатыми кулаками, головой к острову, с полуоткрытым левым глазом, смотревшим на Ваську с немым вопросом: 'Опять не веришь, Шабан?' Васька подошел ближе и ему показалось, что губы у Мурадки вдруг зашевелились, как будто он хотел сказать что- то ему... одному.
- Шкраба возьми, - услышал Васька леденящий голос Фалалея Кийко. - Сварить можно. Лобастенький...
Васька увидел в кудряшках Мурада шевелящегося, глазастого краба.
- Дядя Фалалей! - закричал Васька. - До болятка зацарапает!..
- Не больно ему. Отмучился.
- Не-ет!.. обманываешь, дядька Кийко! Он встанет, побежит. Мурадка, не лежи так!..
Обтерев руки пилоткой и обнюхав пальцы, Кийко закурил.
- Беги к людям, - сказал он сердито. - Чтоб упокоить.
- Нельзя ему лежать! Верните его обратно... к себе! Море все больше ярилось, с плачем метались чайки, а с нахмуренного севера грозился бедами штормовой ветер. Девятая, самая огромная и ходовая волна, дотянулась до неподвижного Мурада, отыскала противного, кособокого краба и метнула его в плавующую у берега траву.
- Лишку хлебнул, сосунок! Откачивал я его. Не помогает, - Кийко снял с толстой, раздвоенной заячьей губы крошки табака, повторил уже спокойнее и страшнее. - Извести людей. Успокоился...
- Нельзя ему так, скоро нам в школу!.. - захлебываясь от слез, закричал Васька и уткнулся в выстиранную и скомканную рубашку. Не оглядываясь, он бросился к поселку.
Волны тихонько дотягивались до Мурада, тормошили, звали с собой.
- Когда ни умирать, все одно день терять, - рассуждал Фалалей Кийко сам с собой. Оглядываясь на остров, он выволок лодку на берег и стал натягивать сапоги с железными угольниками и торчащими из голенищ ушками.
Повернувшись в сторону поселка, Кийко увидел бегущую голенастую девушку в голубом. Словно чего- то испугавшись, он попятился с сапогом в руке к морю, намереваясь сесть в лодку. Но тут же спохватился Делать этого нельзя. Он вернулся к утопленнику.
Ничего не видя перед собой, кроме лежащего на зализанном волнами песке кудрявого голыша со вздутым животиком, Нина добежала до воды и почему-то приблизилась к Мураду со стороны моря. Подняла его на руки и начала тормошить.
- Когда это?.. - спросила она оторопевшего Фалалея Кийко, который едва расслышал ее тихий голос, хотя Нина смотрела на него в упор.
- Нынче, стало быть! - с большим затруднением ответил он на простенький вопрос. - Я его извлек...
- Когда? - тем же вопросом Нина заставила невозмутимого Кийко вздрогнуть и отойти от утопленника.
- Гольтепу с утра видел... Потом по делам плавал. На обратном курсе я его и извлек...
С нескрываемой брезгливостью Нина взглянула на губастое, желтоватое лицо Фалалея с каким-то липким, елейным лоском, и наклонилась к Мурадику. Растерла ему грудь, положила боком к себе на колено и принялась разводить вялые, безжизненные руки. Ребятишки осмелели, по одиночке вылезли из своей засады и окружили девушку. Продолжая мучить и тормошить неподвижное, но все еще розоватое тело Мурада, Нина быстро всем нашла работу: одного послала в порт за пресной водой и брезентом; другого направила к сторожихе с водокачки за нашатырным спиртом, а Ваську попросила поддерживать Мураду голову, отгонять мух и вытирать с губ зеленую пену.
- Он нас опять увидит? А узнает, когда вернется оттуда?... - шепотом спрашивал пухленький, рыжеволосый Васька Шабан. Рядом с Ниной у него почти совсем пропал прежний страх и ему вдруг показалось, что Мурадка просто устал, когда плыл к острову, и уснул, а, может, и притворяется, чтобы отдохнуть, а потом опять улизнуть на Кара-Ада. Он такой! Сказал же: 'живой или мертвый на острове буду!' Но тут же Васька начинал спорить с собой: Мурад не притвора, зачем ему зря пугать ребят и народ собирать?.. Наверно, он в море забылся, закрыл глаза и куда-то ушел от всех, но скоро вернется. Вон, в прошлом году заезжего циркача со дна моря багром достали... И ничего. Откачали. Поправился и опять на сцене керосин пил и шпаги глотал. Ваське вдруг показалось, что Мурадка пошевелил пальцем ноги и чуть приоткрыл второй глаз. Потом ему почудилось, что в лице Мурада что-то дрогнуло, изменилось, и проступило не то облегчение, не то боль.
Васька вскрикнул:
- Укол ему надо!
Нине тоже на мгновение показалось, что по телу Мурада прошла дрожь, и он тихонечко дернулся, пытаясь выпрямиться. Она приоткрыла ему веко и быстро отдернула руку, отвернулась, чтобы не глядеть на Ваську.
- Беги к машине! Чего они, как дохлые, едут! - неожиданно для Васьки, большая и сильная тетя Нина всхлипнула и больно ущипнула его за руку. - Беги. И скажи, чтобы не пылили и не гудели.
Автомашина, снаряженная на соляные озера Сергеем Брагиным, сразу же от крыльца дома Анны Петровны рванула в больницу за врачом и теперь мчалась к морю. Она ехала без дороги, напрямик по глубокому, еще не просохшему после штормовых всплесков песку, виляя задком, кособочась и буксуя.
- Эй, Васек! - позвала Нина. - Побудь здесь. Я быстрей, - Нина начала метаться по берегу, теряла выдержку и прежнюю уверенность. Она чувствовала, что Мурад вот-вот может пробудиться к жизни и боялась, как бы нечаянно не погубить, не загасить вспыхнувший светлячок, не потушить искорку жизни Отчаяние придало ей силы и она подняла тело утопленника на руки. Качаясь и проваливаясь в глубокий песок, покрытый илистой дерюжкой прибоя, понесла Мурада навстречу автомашине. Нина хотела вырвать у смерти и вечности хотя бы мгновение для этого сорванца и выдумщика, захотевшего узнать для себя что-то новое и дерзкое, сделать в жизни хотя и маленькое, но свое открытие. Шагать Нине было трудно. Песок лежал сугробами, ноги вязли чуть ли не до колен. А машина была уже недалеко, из нее высовывалась худенькая, беловолосая девушка в больничном халате. Она что-то кричала и махала руками, но трудно было разобрать ее слова. Нина видела только темно-серую целину песка перед собой. Шаг... еще шаг... еще толчок вперед. Покидали последние силы.
Шум машины перешел в рёв. Газик дергался и чадил совсем рядом. Белая девушка висела на дверке кабины, размахивала пузатой сумкой с красным крестом. А куцый газик визжал и ревел, приближался рывками, кривым судорожным скоком. Но вот он выпрыгнул на травянистую кочку, присыпанную тонким мучнистым песком, и снова застрял. Рычал, но не мог сдвинуться ни взад, ни вперед.
Вся какая-то воздушная, белая девушка выскочила из зеленого легковика и побежала к Нине, падая на песок и помогая себе руками и сумкой с широкой лямочкой. Присела, начала копаться под кустом полыни: потеряла туфель с шилоносым каблучком. Сняла второй, пошла босиком. Опять увязла. Подбежал Сергей. Подхватив вместе с сумкой, понес на руках 'скорую помощь' к сизым былинкам солянки, где стояла на коленях обессилевшая Нина.
Хрупкая, облачно белая девушка быстрым и рассчитанным движением взяла руку Мурада, потрогала пальцами глаза, достала шприц и еще что-то из сумки. С надеждой и завистью смотрела на нее Нина. Маленькая медичка делала все без суеты, ничем не выражала свое отношение к случившемуся, но была уверена и жертвенно предана своему искусству и, главное, пользы от нее было гораздо больше, чем от сильной и рослой Нины. Около нее и Нине стало легче. По бледному, с розовыми щеками лицу девушки невозможно было ничего понять, а спросить ее было страшно.
Потеряв счет времени и утратив всякое представление о чередующихся событиях в этот день, Нина рядом с молчаливой, но деятельной девушкой забылась и на минутку закрыла глаза. Голова закружилась, и Нина почувствовала, как она словно взлетела и тут же быстро опустилась на гигантских качелях... Снова подлетела к облакам и никак не могла опуститься. А когда открыла глаза, то посмотрела вокруг каким-то
