создаешь нужное для отечества и народа. Но что же игрушка! А если по иному мыслить, то каменный гроб!
Вскоре уехал и барон Вреде. Николай Николаевич остался один на один со своей совестью, двумя батальонами и этой каменной безделушкой.
Дни потянулись один другого скучнее. Солдаты и кумыки поутру взбирались на гору и приступали к работе: поднимали из ручья воду, замешивали глину с саманом, тащили на стены и укладывали огромные каменные глыбы. Муравьев осматривал крепость, интересовался, как идут работы, и все время ждал: что-то должно произойти — ведь не может же эта никому не нужная волынка длиться вечно! Но ничего пока не происходило — все было заведено, как часы.
Три комнатушки, в которых жили Муравьев и Якши-Мамед, помещались в красном кирпичном доме на казарменном дворе. Нудные звуки воинской трубы будили их утром. Днем напоминали о перерыве на обед. Вечером — об ужине и о том, что пора ложиться спать. Все свободное время Николай Николаевич отдавал чтению книг, дневниковым записям и учению Якши-Мамеда. Русской школы в Тарках не было.
Днем, когда полковник отсутствовал, Якши-Мамед заходил в казарму, беседовал с дневальными. Затем отправлялся в город и дальше, к берегу моря. Оно звало к себе. Это было его, Каспийское море.
Якши-Мамед наблюдал за работой грузчиков в Тарковском порту, за рыбаками, которые на окраине в вавилонах солили рыбу. Тощие, просоленные морскими ветрами и изваленные в рыбьей чешуе, они ничем не отличались от иомудских рыбаков. И владельцы судов — купцы и беки — выглядели точно так же, как астрабадские ханы или бакинские хозяева нефти. Походили они и на грузинских князей, и на туркменских старшин. Глядя на них, Якши-Мамед все время вспоминал отца, его властный голос и высокомерие.
Видел Якши-Мамед, как тарковские купцы и беки слащаво улыбаются и кланяются, едва увидят русского офицера, и вспоминал отца. Он точно так вел себя с Ермоловым.
Чем больше Якши-Мамед приглядывался к окружающему, тем более утверждался в мысли, что мир делится на три части. На бедных мусульман, богатых мусульман и русских офицеров, которым подчинены и те и другие. Причем, чем больше русские давят на богатых мусульман, тем жестче те относятся к своим бедным сородичам.
Наконец, и о четвертой части мира стал задумываться Якши-Мамед. В нее, по его соображениям, входили солдаты. Этим доставалось больше, чем всем остальным вместе взятым. Дважды Якши-Мамед видел, как провинившихся солдат проводили сквозь строй, как били их офицеры, как гнали их с базара тарковские торговцы, пренебрежительно обзывая свиноедами. Только с бедняками кумыками солдаты находили общий язык и ели вместе, сварив на костре в котелках пшенную кашу или пустую похлебку, «Значит, не разные боги и разные веры разъединяют людей, — соображал он, стараясь постигнуть самую суть жизни. — Бедные едят с бедными, богатые — с богатыми». Он жалел бедняков, но откровенно радовался, что принадлежит к более высшему сословию людей, и старался держаться с достоинством, как подобает сыну хана.
В середине лета в серую невзрачную жизнь Муравьева и его подопечного неожиданно влилось разнообразив. Приехав Абдулла, чтобы прислуживать Якши-Мамеду. Привез гостинцев, подарки полковнику и письмо. Проездом в Астрахань Кият дал весть, что на обратном пути непременно заедет повидаться. Извещал о случае у Кара-Богазского залива, о своих торговых делах и еще раз напомнил о Якши-Мамеде — не пора ли ему возвращаться домой.
Вскоре пришло другое письмо. От Верховского. Он сообщал о своем новом назначении и предлагал Муравьеву непременно и как можно быстрее встретиться. С этого часа Николай Николаевич только и жил мечтою съездить в Дербент или как-нибудь заманить Евстафия Иванозича в Тарки. Он уже выбрал день поездки, но передумал и написал записку, предлагая встретиться в Буйнаках.
Через неделю ответ был получен, и в назначенный час Муравьев с Якши-Мамедом и отрядом казаков отправились в путь. Буйнакское поселение лежало в пятидесяти верстах от Гарков, по дороге в Дербент. Гам правил один из сыновей шамхала, одиннадцатилетний Зобаир.
Выехали на рассвете, и в полдень уже копытили по чистой улочке предгорного аула. Зобаир встретил Муравьева не по летам серьезно, соблюдая весь церемониал. Полковник разместился в небольшом дворце, а точнее, а большом доме с огромным двором. Множество слуг кинулось к нему, чтобы принять коня, снять сюртук и фуражку, проводить на ковер и предложить с дороги холодный шербет. Пока Николай Николаевич отдыхал в прохладной комнате, беседуя с Зобаиром и не зная, как себя с ним держать, на дворе послышались голоса, и все догадались — приехал новый начальник Дербента — полковник Верховский. Зобаир, слуги и домочадцы, а за ними Якши-Мамед и сам Муравьев вышли к воротам, Николай Николаевич на радостях стащил Евстафия Ивановича с седла, обнял и расцеловал трижды, по-русски. А в сторонке, обнимаясь, хлопали друг друга по плечам Якши-Мамед и Амулат-бек.
После шумной и восторженной встречи все опять пошли в дом. По обычаю гостеприимства началось веселье. Пили шербет и вино, насыщались всевозможными яствами и обменивались новостями.
— Ну что ж, Николай, — доверительно сообщил Верховский. — Долг службы и предупреждение командующего велят мне держать язык за зубами, но дружба наша и привязанность моя к тебе говорят о другом. Я не могу умолчать о том, что ты назначен командиром 7-го карабинерного полка! Побыстрей разделывайся с крепостью и отправляйся в Тифлис, Ладинский ждет тебя, дабы сдать свой полк и отправиться за кудыкину гору, на Русь.
— Неужто так, Евстафий Иваныч?
— Ей-богу! А не объявил тебе об этом Алексей Петрович лишь потому, что боится, как бы не бросил Тарки преждевременно.
— Спасибо, Евстафий Иваныч, спасибо! — искренне благодарил Муравьев, все еще не очень веря в радостную новость.
Толков на этот счет у встретившихся друзей было много. Говоря, они вовсе не замечали окружающих. Зобаир со своими домочадцами незаметно оставил гостей. А вскоре вышли из комнаты и Амулат-бек с Якши-Мамедом: слуга сообщил, что аварца ждет во дворце его кунак из Хунзаха.
Выйдя на воздух, Амулат увидел Заура и немало смутился. Бек никак не ожидал встретить его здесь. Придя в себя, Амулат спросил:
— Как ты узнал, Заур, что я приеду сюда?
— Как не узнать, Амулат-бек, — улыбнулся Заур.— Людей вокруг много, и каждый человек — это язык и уши.
— Ну, пойдем посидим, — неохотно пригласил Амулат джигита и попросил, чтобы подали чай.
— Ахмет-хан заболел, — тихонько и радостно сообщил Заур, входя в комнату и садясь на ковер.
— Да что ты? — глаза Амулата вспыхнули зелеными огоньками.
— Заболел, — подтвердил Заур. — Люди, как узнали, что ты появился в своих краях, сразу послали к тебе сказать об этом. Народ не примет эту толстозадую ханшу Паху-бике... Ты один — наследник Аварии.
Амулат, ошеломленный столь важной вестью, долго сидел молча, не зная, что ответить Зауру. Он знал, что рано или поздно получит управление Аварией с помощью русского командования. Но теперь у аманата все загорелось внутри: «А вдруг кто-нибудь другой займет престол?»
В комнату вошел Якши-Мамед. Гость, покраснев, покосился на него, а Амулат попросил:
— Якши-Мамед, погуляй немного один, я скоро приду. У нас тут небольшой семейный разговор.
Якши-Мамед тотчас вышел и направился в комнату, где сидели Муравьев и Верховский.
Амулат беседовал с посланником из Хунзаха довольно долго, Якши-Мамед устал ждать его. И надоело ему слушать разговор двух полковников, в котором он мало смыслил, да и не желал разбираться в непонятном. Только к вечеру уехал Заур из Буйнаков, и Амулат, радостный и трезожный, вновь вернулся к компании. На вопрос Якши-Мамеда: «Зачем приезжал Заур?» — он ответил уклончиво;
— Ай, родственник заболел. Помощи просит. Дал ему денег.
Поняв, что гость приезжал по другим, более важным делам, о которых бек умалчивает, Якши-Мамед не стал больше спрашивать о Зауре. Амулат сам заговорил о нем как о хорошем, преданном человеке и объявил Верховскому, что хочет взять к себе двух слуг, кормить которых и одевать будет на свой счет. Командир полка ответил, что подумает, и больше к этому разговору они не возвращались. Ночью спали здесь же, в комнате, выставив во дворе и у двери караульных. Чуть свет выехали из Буйнаков. Муравьев пообещал Верховскому, что не позднее как через месяц он закончит дела в тарковской крепости и
