этот безостановочный монолог. Возможно, именно для того, чтобы Тихон Злотников услышал его в будущем, сам находясь в чужом мире.
— Вот, знаешь, вырастет моя дочь. И встретит хорошего человека… — Коляда погладил щенка. — Я, может, через тебя к нему обращаюсь… Побереги ее.
И Коляда поднял взгляд, заставив Тихона поежиться и вновь испытать ощущение, что мастер видит его.
Тихону показалось, что он где-то видел эти глаза — живые, с искоркой тепла и доброго любопытства.
«Господи, да это же тот старик!..»
На волне нахлынувших чувств Тихон пытался вынырнуть из трясины прошлого. Он истово желал увидеть старика. Убедиться в том, что он и Коляда — один человек. И тогда донести правду — что его дочь жива!
Но все его старания оказались бесполезными. Картинка продолжала жить сама по себе. Всколыхнулся туман, и возле будки показалась девочка. В ней Тихон узнал Амину.
— Папа, я тебе молока принесла! — она протянула Коляде склянку и присела рядом. — Ну, как твои успехи?
— Спасибо, дочка. Скоро будет у нас энергия.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб. И столько нежности было в этом движении. И так защемило внутри у Тихона, что он вдруг вспомнил своих детей.
И сразу другое желание овладело им: вернуться в свое прошлое. И вновь увидеть свою семью, своих детей. Если это еще возможно!..
Исчезла будка. Исчез туман, поглотив образы мастера и его дочери. Почернело все вдруг. И в этой темноте хлынула вода сверху. Обрушилась на голову и плечи. Тихон устремил взгляд вверх. А там, вверху, полыхнула молния, заставив зажмуриться. Когда Тихон открыл глаза, одновременно с оглушительным громом от первой молнии, сверкнул следующий разряд и осветил на миг окружающее пространство.
И Тихон узнал собственный двор. Все было как тогда — в ту страшную ночь, которую он запомнил на всю жизнь. Черное небо без звезд. Ярко освещенные окна домов и, напротив, тусклый фонарь у двери подъезда. Громкий звон бьющих по козырькам каплей. Утопающие в темноте пешеходные и автомобильные дорожки, полные стремительно бегущей воды.
Он вздрогнул, услышав сзади шум автомобиля. А тот пронзил его насквозь и подъехал к крыльцу. Из машины вышли его жена и дети.
— Я не этого хотел!!! — крикнул Тихон.
Каким страшным наказанием было — увидеть семью, зная, что ждет всех их впереди. Но страшнее казалось — пойти за ними и узнать все до конца. А еще ужаснее — отказаться от этого. Ведь не зря же он очутился здесь.
«Возможно, я сумею что-нибудь сделать?»
Да, да! Предотвратить. Остановить! Нельзя им входить в подъезд!
Он кинулся вперед, но тело его не существовало в этой реальности, только сознание. И он не мог захлопнуть перед ними дверь, чтобы остановить их, удержать.
Единственное, что он мог — кричать! Но никто его не слышал.
Они вошли в подъезд, и, как обреченный, Тихон проник вслед за ними. И увидел, как поднимаются по лестнице его родные, говоря о нем.
— А когда приедет папа? — раздался голос младшей дочери.
— Закончит свои дела и приедет.
— Но разве он не закончил дела? Как же мы в отпуск собрались? — воскликнула старшая.
— Ты меня спрашиваешь? — голос жены сорвался. Она едва сдержалась, чтобы не заплакать. — У нас дома и поесть-то ничего нет…
— Если дашь денег, я сбегаю в магазин и куплю что-нибудь к ужину, — предложила старшая. — Все равно папа неизвестно когда приедет. Успеем приготовить.
— Давай уж в дом зайдем, не здесь же деньги доставать, тем более, что у меня одни крупные…
Так шли они, не замечая, что чужие глаза и уши наблюдают за ними.
Девочки, которые поднимались впереди матери, вздрогнули, увидев на следующей площадке двух незнакомых мужчин.
— Здрассьте, — прошипел один.
Младшая поздоровалась в ответ. За нею старшая. Только жена Тихона ничего не сказала и подтолкнула детей вперед.
Пройдя мимо, они взошли на свой этаж.
— Так это вы! — Тихон приблизился к чужакам. Один повыше и потоньше, другой невысокий, коренастый. Только эти подробности он сумел вспомнить, когда это потребовалось для следствия. Но теперь он отчетливо мог разглядеть, запомнить каждую черту их туповатых, недобрых лиц.
Но он не мог их остановить. Когда один из них, коренастый, двинулся к лестнице, Тихон попытался его схватить, но рука прошла насквозь.
— Стой. Стой, где стоишь! И ты тоже — стой! — крикнул он второму. — Если вы что-нибудь сделаете!..
Тогда что?.. Что он может предпринять?
Бессильная ненависть выплеснулась наружу. И сразу Тихон ощутил то, о чем совершенно забыл — отклик на эту ненависть. Проклятье Полосы — боль и слабость. Взгляд помутнел, образы стали рваными. Все грозило исчезнуть вмиг, но он не мог допустить этого. «Ведь не зря, — повторял он, — не зря я оказался здесь. И не зря сознание направило время вспять и забросило меня в прошлое.
Я должен что-то предпринять! Это ведь испытание!
Но что делать? Как?! Что я могу?»
Коренастый встал у лестницы и смотрел наверх, наблюдая, как, заметно нервничая, женщина возится с замком.
— Мама, дай я попробую, — просила дочь, но мать не выпускала из рук ключей. Она посмотрела вниз, увидела, что незнакомец наблюдает за ней, и, еще больше заведясь, тщетно пыталась повернуть ключ.
Коренастый отошел к приятелю.
— Вот и бабло подоспело? Счас раздобудем.
— Ну тебя, — одернул его второй. — А вдруг здесь камеры?
— Чего ссышь, нас через час в городе не будет, — зашептал коренастый. — Это ж чистодел! Слыхал, отец их нескоро появится? Прикинемся соседями. Поможем дверь открыть. Зайдем, пуганем, сами отдадут…
Он схватился за перила и взошел на ступеньку. Товарищ с неохотой последовал за ним.
Тихон устремился вперед. Он маячил перед их лицами. Но что проку от рук, если они не могут ни остановить, ни ударить. Что толку от ног, если ими нельзя сделать хотя бы подножку. Что толку кричать, надрываясь. Одно только незримое сознание пребывало здесь.
Сознание… Дух… Бестелесная суть проникла сюда, чтобы увидеть, как подонки расправятся с твоей семьей.
«Но эта бесплотная сила — часть каждого живого существа. Она есть у любой твари, которая когда- либо ползала, прыгала, плавала или бегала. От самой примитивной до такой сложной, как человек. У каждого внутри есть эта бестелесная суть, которую добрый тянет вверх, а отягощенный злом — на дно, в соответствии со своими желаниями и эмоциями. У каждого она есть. И все, что я могу — обратиться не к человеку, но к этой бесплотной силе…»
Время было на его стороне. До его площадки убийцам оставалось сделать несколько шагов. Но он мог замедлить время: если постараться, то по привычным ощущениям этим двоим, чтобы пройти это расстояние, понадобятся годы. А, может, и вечность.
«Да, я способен выждать целую вечность, пока не приму решение! А оно должно быть!» — верил
