своего голоса. А потом и ее собственные пальцы и хвост на глазах у нее сделались невидимыми.
'О, - подумала она, - я... - И тут ее собственные мысли тоже исчезли.
Больше не было ничего. Ничего.
Очень постепенно и, может быть, только по прошествии долгого времени, а может, и совершенно внезапно, послышался шорох, еще почти едва различимый.
Это была травинка - она распрямлялась, возникши из ничего. Немного погодя появился лютик, и запахло ивовой корой.
'... здесь... - подумала Белка. Перед ней возник волосок, а там
постепенно нарисовался и весь хвост.
- Ну, наконец-то, - вздохнула она.
Немного погодя мир снова был в полном порядке, и они с Муравьем сидели рядышком и болтали.
- Это была передислокация, - объявил Муравей.
Белка никогда не слыхала ни о каких передислокациях.
- Это катастрофа такая, - пояснил Муравей. - Очень редко случается, - значительно прибавил он. - Все передислоцируется куда-то в никуда. А потом, потихонечку - обратно.
В тот вечер Муравей показал Белке книжку с картинками. Большинство
страниц были вырваны, или их там попросту никогда не было. И когда Белка перевернула последнюю страницу, книга рассыпалась по листочку. Муравей сдул ее со стола, и листочки, кружась в воздухе, полетели на землю.
- Это просто чудо еще, что мы тут сидим, - сказал Муравей. - Но само по себе это, в сущности, совершенно обыкновенное дело.
Белка к тому времени уже проголодалась, и ее больше интересовало, не найдется ли у Муравья чего-нибудь, чтобы заморить червячка. Хотя бы какого-нибудь завалященького букового орешка.
ОДНАЖДЫ УТРОМ Белка села за стол и решила написать письмо Муравью. Но ей никак не удавалось выразить словами то, что она чувствовала.
начала она. Но это было совсем не то. Она бросила письмо на пол и
начала снова.
написала она. Но это было еще хуже.
Следующее письмо начиналось так:
Следующее:
И затем:
И потом:
И:
И:
За этим занятием она провела все утро, и вздохи ее становились все тяжелее и тяжелее. Должно было быть особенное начало, только для Муравья.
Это она знала точно. Но найти такое начало ей не удавалось.
Стопка писем на полу все росла.
В конце концов Белка встала, пробралась через письма и распахнула дверь, чтобы сесть и подумать на большой ветке возле своего домика.
Но стоило ей выйти из дому, как в комнату ворвался ветер, подхватил письма, и бумажная буря помчалась в сторону Муравья.
Был чудесный день, и Муравей как раз сидел на солнышке перед домом, размышляя о дальних странах.
Внезапно его осыпало ворохом белкиных писем. Они облепили его с головы до ног. Не без труда выбрался он из огромной бумажной кучи и принялся читать.
И только поздно вечером, при лунном свете, прочел последнее.
Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись на темные заросли.
Потом сложил письма в аккуратную стопку, так, что она достигла конька крыши, выбрался через чердак наружу, улегся на письма, накрылся вместо одеяла письмом, начинавшимся 'Дорогой Муравей', и уснул.
Светила луна, и письма шуршали, когда Муравей ворочался с боку на бок.
Тогда он согласно кивал головой и бормотал сквозь сон: 'Муравей, это я'.
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Муравей и Белка сидели рядышком на ветке перед Белкиной дверью.
Светила луна, и они лакомились медом и сладкими буковыми орешками.
Довольно долго они предавались этому занятию в молчании. Потом Муравей спросил:
- А ты вообще никогда от меня не устаешь, а, Белка?
- Я? - переспросила Белка. - Да нет.
Муравей помолчал и продолжил:
- Но ведь может такое случиться?
- Нет, - возразила Белка. - Такого случиться не может. Ну, скажи на милость, как это я вдруг от тебя могу устать?
- Да очень просто, - сказал Муравей. - Устать можно от чего угодно. Вот ты же иногда устаешь от буковых орешков?
- От буковых орешков... - проговорила Белка. Она глубоко задумалась, но так и не смогла припомнить, чтобы ей когда-либо случилось устать от буковых орешков. 'Хотя все может быть', - подумала она.
- Но от тебя - ни в жизнь! - сказала она.
- О, - только и вымолвил Муравей.
Наступило долгое молчание. Нежные облачка осторожно выпутывались из кустов и медленно плыли по лесу, запутываясь в деревьях.
- А я порой сам от себя устаю, - наконец нарушил молчание Муравей. – А ты что ли нет?
- Ну и от чего ты устаешь-то? - полюбопытствовала Белка.
- И сам не знаю, - сказал Муравей. - Так, устаю, и все. В общем смысле.
О таких вещах Белке еще слыхивать не приходилось. Она поскребла за ухом и задумалась о самой себе. И вот, посидев таким образом часок-другой в глубокой задумчивости, она, к своему удивлению, тоже ощутила усталость от самой себя. Чувство было довольно необычное.
- Да, - сказала она. - Вот теперь и я от самой себя устала.
Муравей кивнул.
Был теплый вечер. Где-то вдали с ветвей ухала Сова, а высоко в небе висела Луна, большая и круглая.
Муравей и Белка молчали и отдыхали от самих себя. Время от времени они вздыхали, хмурили лбы и отправляли в рот парочку буковых орешков и ложку-другую меду.
И только поздно ночью, когда луна уже почти зашла, они полностью
восстановили свои силы и уснули без задних ног.
