Так они сидели долго, и время от времени Муравей поднимался с места и писал что-то на полях Письма.
Когда стемнело, Письмо откланялось. Шел снег, и оно медленно пробралось по сугробам назад на к буку, вскарабкалось наверх и пролезло под дверь в комнату Белки.
- Ну, - сказала Белка, - с возвращением.
- Ага, - сказало Письмо и принялось рассказывать склонившейся над ним Белке о том, как там было, в гостях у Муравья, и напоследок о том, что он, Муравей, думал о Белке.
- Ну и что же? - спросила Белка.
- Да вот, сама читай, - сказало Письмо.
Прочтя письмо, Белка спросила у него, нельзя ли положить его себе под подушку.
- Да пожалуйста, - отвечало Письмо.
А за окнами бушевала метель, и Белкин домик трещал, и снег валил все гуще, и все вокруг делалось белей и белей.
Но ни Белка, ни Письмо об этом даже не догадывались. Они спали и мечтали о теплых словах и сладких чернилах.
- А ВОТ ЕСЛИ Я СКАЖУ, что пора мне в путь-дорогу, - спросил Муравей у Белки, - ты тогда огорчишься?
Они сидели на берегу реки и глядели на другую сторону. Было лето,
солнце стояло высоко в небе, река поблескивала.
- Ага, - сказала Белка, - огорчусь. А если я тогда скажу, чтобы ты не уходил, ты рассердишься?
- Ага, - ответил Муравей, - рассержусь. Ну а если я тогда скажу, что все-таки ухожу, и что ты меня не сможешь удержать, ты тогда сильно огорчишься?
- Ага, - сказала Белка, - сильно огорчусь. - Она откинулась на спину и крепко зажмурилась. - Но если я тогда что-нибудь выдумаю, - продолжала она,
- из-за чего тебе не захочется уходить, ты тогда здорово рассердишься?
- А чего ты придумаешь? - заинтересовался Муравей.
- Ну, это... - смешалась Белка. - Я придумаю, как только ты скажешь...
- А я сейчас хочу знать! - заорал Муравей.
- Но я еще ничего не придумала, - сказала Белка.
- Ну тогда я пошел, - сказал Муравей.
Белка огорчилась и сказала:
- Нет. Не уходи.
Муравей рассердился и сказал:
- Нет, я пошел. - И сделал шаг.
Белка промолчала и откинулась на спину.
Долгое время ничего не происходило.
- Ну? - спросил Муравей наконец. - Что ты теперь выдумаешь?
Но Белка покачала головой.
- Ты же еще не ушел, - сказала она.
- Но я на самом деле ухожу, слышишь? - объявил Муравей и сделал вид, что уходит. Через каждые два шага он оборачивался и спрашивал:
- Ну? Придумала, нет?
Но Белка всякий раз мотала головой.
Все это ей казалось очень сложным. Она боялась, что Муравей вдруг и в самом деле уйдет, и зайдет так далеко, что уж больше не вернется. Но она ничего не сказала.
Муравей уходил все дальше и делался все меньше. До Белки все еще
долетали обрывки его слов: 'Что-то придум... уж... Бел... '
В конце концов он совершенно скрылся из глаз.
'Теперь он в самом деле ушел, - думала она. - Теперь он в самом деле совершенно ушел'. В глазах у нее что-то покалывало. 'Слезы', - подумала она.
Но внезапно на горизонте возникло пыльное облако. Это к ней на всех парах несся Муравей.
Через несколько мгновений он стоял перед ней.
- Ну уж теперь ты должна мне сказать, - задыхаясь, выпалил он, уставился на Белку пронизывающим взглядом и погрозил пальцем прямо у нее перед носом.
Пыльное облако медленно оседало на землю.
'Вот теперь придется мне сказать', - подумала Белка и что-то наконец придумала.
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Белка и Муравей сидели рядышком на самой высокой ветке бука. Было тихо и тепло, и они глядели на верхушки деревьев и на звезды. Они поели меду и поговорили про солнце, про речной берег, про письма и предчувствия.
- Я этот вечер собираюсь сохранить, - сказал Муравей. - Как думаешь?
Белка уставилась на него с удивлением.
Муравей извлек откуда-то маленькую черную коробочку.
- Вот тут у меня уже день рождения Дрозда, - сказал он.
- День рождения Дрозда? - не поверила Белка.
- Ну, - сказал Муравей и достал из коробочки день рождения Дрозда. И снова они ели торт из сладких каштанов с бузинными сливками, и снова плясали под соловьиные трели, и Светлячок мерцал, а клюв Дрозда сиял от удовольствия. Это был самый замечательный день рождения, какой они только могли припомнить.
Муравей снова запихал его в коробочку.
- Вот и этот вечер туда же положу, - сказал он. - Там уже под завязку.
Он закрыл коробочку, попрощался с Белкой и отправился домой.
Белка еще долго сидела на ветке и думала о коробочке. Что там с ним сейчас, с этим вечером? А что, если он сядет или выцветет? А вкус меда, он сохранится? А вдруг его будет уже назад не запихнуть, если разок из коробочки достать? Что, если он вдруг упадет, или разобьется, ли, или закатится куда-нибудь? А что там еще, в коробочке этой? Приключения Муравья в его одиноких странствиях? Ранние утра в траве на берегу реки, когда волны поблескивают? Письма далеким зверям? И можно ли ее когда-нибудь действительно под завязку набить? А бывают другие коробочки, скажем, для печальных случаев?
Голова у нее закружилась. Она вернулась в дом и забралась в постель.
Муравей уже давно спал в своем домике под кустом. Коробочка лежала на полке у него над головой. Но крышку он прикрыл неплотно. Среди ночи она внезапно отскочила, и из нее в комнату стремительно вылетел минувший день рожденья. И вот Муравей уже отплясывает со Слоном, в лучах луны, под липой.
- Да, но я сплю! - возмущается Муравей.
- Ах, да ладно тебе, - отвечает Слон, вертя Муравья в танце. Он
размахивает ушами и хоботом и приговаривает: 'Славненько мы с тобой пляшем, а? - и - Ой, пардон', - когда наступает Муравью на ноги. И Муравей, говорит он, тоже может не стесняться оттаптывать ему пальцы, - на здоровье!
Светлячок мерцает в кустах шиповника, а Белка сидит на нижней ветке липы и машет Муравью.
Внезапно день рождения вновь втянулся в коробочку, и немного погодя Муравей проснулся.
Он протер глаза и огляделся кругом. Луна заливала комнату и осветила коробочку на полке. Муравей встал и плотно закрыл крышку. Но перед этим он ненадолго прижался ухом к коробочке и услышал шорох и плеск волн. И ему даже показалось, что он разобрал запах меда, но не был уверен, что ему это не показалось.
Он нахмурился и снова забрался в постель.
