— Прощай, отец родимый, прощай, родная мать! По зелени любимой мне не дано гулять! И облака на небе не буду я следить: мне выпал горький жребий — за город смерть вкусить. Девичьего укора не слышать никогда. Вкушу, вторая Кора, гранатова плода. Рожденью Прозерпины весною дан возврат, а я, не знав кончины, схожу в печальный ад! Боги, во сне ли? Мерзкий выползок бездны на плоской мели, мирней свернувшейся рыбы блестит в полумраке чешуйчатой глыбой змей — Сонная слюна медленным ядом синеет меж редких зубов. Мягким, сетчатым задом подымая бескостный хребет, ползет, словно оставаясь на месте, к обреченной невесте. Руки прикрыть не могут стыд, стоит, не в силах охать… По гаду похоть, не спеша, как обруч, проталкивается от головы к хвосту. Золотой разметался волос, испуганный голос по-девьи звенит в темноту: — Ты думаешь: я — Пасифая, любовница чудищ? Я — простая девушка, не знавшая мужьего ложа, почти без имени, даже не Андромеда! Ну что же! Жри меня — жалкая в том победа! — Смерть разжалобить трудно, царевна, даже Орфею, а слова непонятны и чудны змею, как саранче паруса, Напрасно твоя коса золотом мреет, розою щеки млеют, и забыла гвоздика свои лепестки на выгибе девьих уст, — гибель, костный хруст, пакостной мякоти чавканье (ненавистный, думаешь, брак?), сопенье, хрип и храп, пенной вонь слюны, зубов щелк, и гибель, гибель, гибель волочет тебе враг! Вислое брюхо сосцато поднялось… — Ослепите, ослепите, боги, меня! Обратно возьмите ужасный разум! Где вы? где вы? где ты, Персей? Спите? Не слышите бедной девы?! Нагая, одна, скована… Разите разом, топором, как овна. Скорей, Зевс, гром!!! Пепели, пепели! Как Семела,
