что хотя там и горы, но в направлении Лавис-Роворето можно будет прорваться к озеру Гарда. Прорыв произойдет, очевидно, где-нибудь в долине Эчча. Теперь представь себе: если правый фланг прорвется вперед до озера Гарда, то наш левый фланг может продвинуться до самой Венеции, и никто ему не сможет оказать сопротивления.
— Ага, так ты тоже хочешь кататься по лагунам?
Фенрих вынул из кармана карту и начал мне объяснять значение стрелок, нанесенных на карту синим карандашом. Они летели над горами, над реками, вдоль узких горных дорог и указывали направление будущего удара.
— А что касается Клары, черт с ней. Если правый фланг прорвется вперед, итальянцы все равно должны будут нам ее отдать.
Из Констаньевице нас перебросили на Полазо. Это место можно охарактеризовать тремя словами: крысы, трупы и виперы.
Перед отправлением на Полазо был издан приказ — наполнить фляги стрелков ромом. Выслушав этот приказ, солдаты помрачнели.
— Ну, если во фляги льют ром, значит, следующий приказ будет — примкнуть штыки.
Но на этот раз гонведы ошиблись. После прочтения приказа перед строем появился батальонный врач обер-лейтенант Аахим и громовым голосом пояснил:
— В той местности, куда мы направляемся, кроме пуль и гранат неприятеля, нам придется еще иметь дело со специфическим местным врагом. Это так называемая карзская випера. Тот, кого укусит эта маленькая змейка, может спустя час умереть в страшных мучениях. В ром, налитый в ваши фляги, подмешано противоядие от этих укусов. Укушенный должен немедленно выпить всю флягу и явиться к санитарам.
По лицам солдат пробежали давно не виданные веселые улыбки. Юмор народа глубок, как море: даже перед смертью любит посмеяться солдат.
Пока мы дошли до Полазо, семьдесят человек из батальона были «укушены» виперами, но ни одного смертельного случая не было; всех их, вдребезги пьяных, санитары потащили на сборный пункт.
Смеху и шуткам не было конца. Мы уже спустились в котловину и попали в лучи итальянских прожекторов, когда один солдат, бросившись на землю, почувствовал легкий укол в руку. Он не обратил на это внимания, но не достигли мы еще позиций, как у него начала пухнуть рука. В него влили две полные фляги рому, и санитары потащили быстро пьянеющего человека назад, прямо на операционный стол.
Полазо — это глубокая котловина на Добердо. Ветхие окопы, сотни неубранных трупов, близость к неприятелю такая, что из своих траншей мы слышим каждое их слово.
Семь дней, проведенные на Полазо, — это тихие муки, сплошная бессонница. Жара адская. Котловина насыщена густым трупным запахом. Это зловоние впитывается во все, даже в письма, которые мы получаем.
Из дому пишут, что отец все хворает (это с тех пор, как погиб брат Шандор), всех наших подмастерьев, за исключением хромого Карчи, мобилизовали, из скопленных денег осталось уже очень мало. Я хотел написать матери, чтобы она продала что-нибудь из моих книг. Наивность! Кому сейчас нужны книги?
Под вечер, накануне смены из Полазо, майор созвал офицеров батальона и с военным лаконизмом объявил:
— Господа, сегодня ночью мы идем под Клару.
В тишине можно было слышать биение многих сердец.
— Господин майор, сколько лет этой Кларочке? — спросил, улыбаясь, Бачо.
Майор засмеялся, и все мы разразились смехом.
— Ну, друзья, — сказал майор серьезно, но мягко, — я знаю, что вы даже дьявола не испугаетесь…
— В особенности, если он заключен в бутылку под печатью токайских погребов, — ввернул Бачо.
— Но верно, что Бузи — это твердый орех. Поэтому, господа, прошу вас усилить бдительность, подтянуть людей, не допускать лишней беготни в окопах, обратить особое внимание на газовые посты и каждую минуту быть начеку. Малейшее дуновение с юга — и мы готовы. Дежурства надо удвоить: два человека от батальона, два — от роты. Телефонную связь под Кларой мы примем уже налаженную. Словом, господа, за те десять дней, которые мы там будем стоять…
— Десять дней! — прошел шепот среди офицеров.
— Я говорю десять для того, чтобы, если нас сменят раньше, это явилось приятной неожиданностью, — улыбнулся майор.
— Ах так!
Офицерский обед начался в атмосфере особенной теплоты. О Кларе больше не говорили, но было внесено несколько практических предложений.
— Может быть, объявить и солдатам, чтобы они подготовились? — спросил Бачо.
— Да, чтобы половина из них сейчас же начала заявлять о болезнях, — возразил батальонный врач.
— Но ведь на то ты и доктор, чтобы установить — болен человек или нет, — резко сказал Арнольд (это был один из редких случаев, когда он вмешался в общий разговор).
Майор нахмурился.
— Оставим эти вопросы, господа. Дело солдата — маршировать, стрелять, окапываться и служить.
— Господин майор полагает, что солдат — это скот? — едко спросил Сексарди.
— Солдат не имеет никакого отношения к высшим соображениям, — ответил Дортенберг.
Поднялся шум, и дело, очевидно, дошло бы до ссоры, если бы не вмешался майор.
— Господа, не будем спорить об азбучных истинах. Где это слыхано, чтобы войску перед боем объявляли о предстоящих событиях? Это решительно противоречит духу армии. А вот не мешало бы вам после обеда проверить запасное снаряжение. Под Бузи может быть так, что два дня не будет обеда, в особенности в случае каких-нибудь осложнений.
(Ну, вас это не коснется, господин майор, это будем переживать мы там, впереди.)
— Не мешало бы испытать и газовые маски, проделать ряд упражнений и посмотреть, все ли умеют пользоваться противогазами. Я допускаю, что даже не все унтер-офицеры знакомы с этим делом, — наставительно сказал майор.
Когда после обеда я приказал выстроить свой отряд, я убедился, что все солдаты уже знают, куда мы идем. Гаал говорил об этом тоном, не допускающим возражений. Консервы были в порядке, упражнения с противогазами шли весьма успешно. В этом был смысл, и люди с примерным усердием делали все, что надо. Некоторые обследовали свои маски со всех сторон и, обнаружив малейший дефект, немедленно приступали к ремонту. У банок с резиновым клеем стояла целая очередь.
Откуда они знают, как могли узнать — это меня не занимало, и никому из офицеров не приходило в голову допытываться. У солдат своя агентура: вестовые, телефонисты, ординарцы, свой солдатский штаб, и не удивительно, что они иногда узнают кое о чем раньше, чем их непосредственные начальники.
Смена под Кларой происходила немного иначе, чем обычно: сменялись повзводно и поротно. Мне, как начальнику саперного отряда, пришлось присутствовать почти везде.
Позиции тут сложные, многоярусные, они идут капризными зигзагами — то параллелями, то расходясь в стороны, то упираясь в тупики. Есть три совершенно самостоятельных окопа, куда даже не ведет ход сообщения. Передовой гарнизон входит в эти окопы ночью и остается до следующей смены. В третьей, самой задней линии находятся замечательные каверны, я таких до сих пор не видел. Это огромные подземные лабиринты с хорошим притоком воздуха. В некоторых может поместиться целая рота.
Выше у террасы, где начинается подъем, окопы ужасные, примитивные.
Когда мы в настороженной тишине сменяли седьмой батальон, мои нервы были натянуты, и я не мог себе ясно представить картину позиций. Крадучись, избегая малейшего шороха, мы заняли место сменяемых, их наблюдательные пункты, повторяли их указания и были готовы дать отпор любому нападению.
Я старался разглядеть потонувшую в темноте Клару, но ничего не видел, кроме густого мрака, и
