наши их взорвали.
К двери кто-то подошел, но не открыл ее.
— А все из-за вашей лени, Эгри, — сказал я сурово. — Где вы, черт возьми, пропадали три дня? Что я теперь буду с вами здесь делать? Капрал Хусар два дня ждал вас в Брестовице.
Эгри выхватил изо рта сигарету и, не потушив, сунул в карман. Дверь открылась. Вошел жандармский капитан в сопровождении дежурного обер-лейтенанта. Этого светлоусого капитана я видел сегодня на утреннем заседании. При виде меня его свирепое, хищное лицо прояснилось, на губах появилась улыбка.
— Ах, это ты? Что случилось? Это твой подчиненный?
— Не совсем. Он из первой роты нашего батальона, но в последнее время с двумя своими товарищами находился в моем распоряжении. Лентяи, бездельники, дождались того, что их схватили за шиворот.
Капитан повернулся к обер-лейтенанту.
— По данным, они дезертиры, — сообщил обер-лейтенант.
— Простите, здесь явное недоразумение. Этого не может быть, — возразил я.
Часовой уводит Эгри, он лениво, вразвалку идет перед вооруженным солдатом. Мы входим в канцелярию.
— Господин капитан, — говорю я сухо, — я вынужден буду подать жалобу. Твои люди задержали этих несчастных оболтусов, которые заблудились в ходах сообщения, и побоями вынудили их к признаниям, не соответствующим действительности.
— Как так побоями?
— Очень просто, твои люди избили их.
— С чего ты это взял?
— Арестованный показал мне следы избиения.
Лицо капитана потемнело.
— Ну, и чего же ты хочешь?
— Чтобы этих людей немедленно отпустили. Передайте их моему унтер-офицеру, который ждет внизу, и они пойдут в Брестовице, куда я их послал за инструментами.
— Ты подтвердишь это письменно?
— Конечно.
Дверь открылась, вошел молодой обер-лейтенант егерского полка.
— Господин лейтенант Матраи?
— Я здесь.
— Куда ты пропал, шут возьми? Командир дивизии всюду тебя ищет, — улыбаясь, сказал вестовой.
Жандармский капитан встал.
— Не нужно письменного удостоверения. Пришли сюда своего капрала. — И, выругавшись, заорал на обер-лейтенанта: — Михольскому пять суток карцера! Это преступление! Вот ему наказание!!!
Капитан проводил нас и закрыл дверь только после того, как мы спустились по лестнице.
— Если бы ты знал, что творится у нас в штабе. Старик зверствует, головы так и летят. Девять человек из штаба дивизии отправляются на фронт. Не меньше будет из бригады. Полковник Коша совсем растерялся. Но ты молодец! Все просто восхищены, как ты это ловко сделал. Знаешь, Лантош тоже идет на фронт, если не получит еще больше. Неслыханно! Как они смели подвергнуть такой опасности эрцгерцога!
У ворот ждет капрал.
— Хусар, вы сейчас зайдите на гауптвахту и примите Эгри, Чордаша и Ремете, которые три дня тому назад оторвались от вас и заблудились, когда я послал вас в Брестовице за инструментами. Понятно?
— Так точно, господин лейтенант, только это было четыре дня тому назад.
— Правильно, Хусар, четыре дня.
— А что мне с ними делать, господин лейтенант?
— Отправьте их в Брестовице за инструментами. Напишите им служебную записку. Я подпишу.
Хусар — сама понятливость. Он так бросается исполнять поручение, что только пыль летит.
В накуренной комнате меня ожидают дивизионный и бригадный генералы, полковник Коша, Хруна, Лантош и какой-то майор генерального штаба. Перед ними лежит карта Монте-дей-Сэй-Бузи. Бригадный нервно вертит в руках цепочку часов, с филигранным брелком. Лантош, потный, красный, видно, получил основательную нахлобучку, враждебно смотрит на меня.
— Мы решили, что вы с капитаном Лантошем должны сейчас же отправиться на Монте-дей-Сэй-Бузи и еще раз точно проверить все данные.
— Подкоп закончился еще позавчера ночью, господа. Теперь мы можем судить о нем только по внешним признакам.
— А по каким именно? — спрашивает бригадный.
— Неприятель отодвинулся на двести пятьдесят — триста шагов в новые окопы.
— Это еще ничего не доказывает, — говорит майор генштаба, рассматривая карту.
— Извините, — перебил Хруна, — такое обстоятельство нельзя не принять во внимание.
— Ну, а еще какие признаки?
— Остальное можно установить только разведкой.
— Или контрдетонацией? — обращается к Хруне дивизионный генерал.
— Да, контрминированием, которое…
— А батальон? — спросил я.
— Батальон получит приказ, — оборвал меня полковник Коша. В каждом его слове чувствуется заглушенная злоба.
— Ну, действуйте, — подавая мне руку, сказал дивизионный генерал. — Надеюсь, что еще увижу тебя. Зайди, как только кончится эта операция. Сервус.
Бригадный тоже подал мне холодную, вялую руку; рука же полковника Коши горяча и суха.
— Мог бы смело обратиться ко мне. Почему понадобилось идти сразу в дивизию? — говорит Коша.
— Господин полковник, мое донесение больше недели пролежало у капитана Беренда.
— Ну, оставим, оставим, — заторопился полковник. — А теперь смело вперед, и если твой диагноз правилен…
Через час сытые лошади бригадного генерала веселой рысью везут наш экипаж по направлению к Добердо. На козлах рядом с кучером сидит Хусар. В его хлебном мешке лежит в жестяной кассете трехкилограммовый детонационный патрон. Рядом со мной с хмурым лицом восседает мой непосредственный начальник капитан Лантош. В наших взаимоотношениях произошли большие перемены. Я просто перепрыгнул через Лантоша, обратившись непосредственно в дивизию, вместо того чтобы еще раз попробовать убедить его в опасности. Об этом сейчас говорит господин капитан разбитым, некомандирским голосом.
— Ты мог зайти ко мне, по крайней мере, сегодня утром, вместо того чтобы бежать к полковнику, который, конечно, рад случаю скомпрометировать меня.
Я откровенно высказываю свое мнение господину капитану, хотя у меня и нет настроения спорить с ним.
— Я уверен, господин капитан, что если бы сегодня утром я разбудил тебя и попробовал говорить о создавшемся положении, ты если бы и не вышвырнул меня, то, по крайней мере, дал после смены пять суток домашнего ареста. И, конечно, ты бы позаботился о том, чтобы никто ничего не знал о подкопе. Я не знаю, господин капитан, кому могла прийти в голову эта сумасшедшая мысль скрывать приближающуюся опасность и запретить нам не только противодействие, но даже наблюдения. Это мог придумать только тот, кто никогда еще не нюхал пороха на линии огня.
— Вини своего майора, — ответил Лантош.
В моих отношениях с капитаном произошла еще одна существенная перемена. Отпуская нас, полковник Хруна объявил:
