и в их кавернах тоже большой шум.
— Кто это выдумал?
— Господин лейтенант Бачо и командир роты господин обер-лейтенант.
— Попросите к телефону господина обер-лейтенанта.
— Я уже докладывал ему, что господин лейтенант у телефона, но он сказал, что… Не стоит повторять, так как господин обер-лейтенант в очень веселом настроении.
— А вы, Фридман?
— Я? Нет, господин лейтенант, у меня настроение не веселое.
— Тогда слушайте, Фридман. Я сейчас иду к вам наверх. Из штаба батальона позвоню еще раз, и если за это время придет Гаал, скажите ему, чтобы он вышел мне навстречу.
— Слушаюсь, все понял. Господин лейтенант!
— Ну?
— Господин лейтенант, здесь люди совсем с ума сошли. Чутора и Гаал говорят…
Но что говорят Гаал и Чутора, я так и не узнал: нас разъединили. Я разыскал капитана и сообщил ему, что можно идти. Лантош сидел у Беренда. Мигрень капитана прошла, и он бодро вскочил:
— Идем!
Мы вышли в ход сообщения. Лантош преобразился: вялость его бесследно исчезла, он шагал быстро и твердо. Беренд дал ему заимообразно красивую вишневую палку. Я шел впереди, за мной капитан, а позади Хусар.
Когда мы отошли от штаба полка шагов на сто, Лантош спросил меня, говорю ли я по-немецки.
— Конечно.
— А твой капрал?
— Вряд ли.
Капитан поравнялся со мной. Здесь ход сообщения довольно широк и два человека могут идти рядом. Капитан взял меня под руку и сжал локоть.
— Слушай, — заговорил он по-немецки. — Я вижу, ты толковый и энергичный малый. Награждение и производство тебе обеспечены. Но ты неправильно поступил, сговорившись против нас с этим старым интриганом Хруной. Сколько человек будет лишено чести и карьеры, если мы протелефонируем в дивизию, что под Кларой действительно произведен подкоп! Пойми, сегодня этого нельзя сделать, только не сегодня. Завтра положение будет совсем другое. Завтра, послезавтра мы все — штаб полка и бригады — с удовольствием подпишем донесение о том, что итальянцы действительно минировали возвышенность и положение не безопасно.
Я не перебиваю его. Меня охватывает омерзение. Потихоньку освобождаю свой локоть из дрожащей руки капитана. Вот как! Я сговорился со старым Хруной против штаба полка, бригады и батальона, против несчастного Мадараши, который, конечно, пострадает больше всех.
— Что будет с командованием полка и бригады? Ведь эрцгерцог сегодня их не принял, — продолжает Лантош.
— А с тобой что будет, господин капитан? — спросил я по-венгерски.
— Да, и со мной. Как я покажусь на глаза эрцгерцогу?
Мы приближаемся к кавернам штаба батальона. Из хода сообщения уже ясно была видна шапка и террасы Монте-дей-Сэй-Бузи. До горы оставалось всего два километра.
— А что будет с ними? — спросил я капитана, указывая на возвышенность. — Об этом ты не думаешь?
Лантош замолчал. Я пропустил его вперед и посмотрел на его сгорбленную жирную спину.
— Мерзавец! — процедил я сквозь зубы.
Начался небольшой подъем. Я его хорошо знаю, это тридцать седьмая возвышенность, самая крайняя терраса Монте-дей-Сэй-Бузи.
Что делается сейчас наверху? Для чего понадобился Арнольду этот кутеж? Ясно, он хочет развлечь людей, возбудить уверенность в солдатах.
Далеко под Косичем загромыхали орудия. Капитан остановился, прислушался. Ничего. Идем дальше. Впереди редкая, слабая перестрелка. Пушечный грохот еле слышен. Но вдруг со стороны итальянцев с шумом пронесся тяжелый снаряд. Мы пригнулись. Снаряд упал недалеко от окопов батальонного резерва. Тишина. Мы сделали шаг, и еще два снаряда упали недалеко от первого. Что такое? По Кларе бьют шрапнелью? Значит, наши все-таки разозлили итальянцев.
— Идем скорее, господин капитан, до штаба батальона всего метров пятьсот. Мы успеем дойти, пока итальянцы откроют заградительный огонь.
— Но ведь там стреляют?
— Стреляют! Смешно, господин капитан. Ведь это война.
Капитан обо что-то споткнулся. Я нагнулся к нему и вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног и какая-то сила отбросила меня к стене хода сообщения.
— Хусар, что это такое? Хусар! — кричу я, но не слышу собственного голоса. Воздушная волна сбила меня с ног, я упал на капитана. Потом раздался оглушительный грохот, и небо потемнело. Это не взрыв, это — землетрясение. Земля под ногами шатается, небо качнулось.
Руки трясутся, как будто их дергают изнутри. Я кричу, но не слышу своего голоса.
…Поднялся с земли. Руки ободраны, из носа течет кровь, голова кружится. В ушах звенит, в теле странная неземная легкость. Капитан, согнувшись, сидит в глубине шанца. Я выпрямился, двигаюсь, держась за стены хода сообщения. Ничего не вижу. Карабкаюсь на стену, добираюсь до мешков с песком, ложусь на них и смотрю вперед. Все затянуто дымом. Долго смотрю неподвижно. Дым клубится, клубится…
— Ну, господин капитан, можно телефонировать, — крикнул я, рыдая, и наконец слышу свой голос: — Те-ле-фо-нировать!
Лантош поднял голову и смотрит на меня сумасшедшими глазами. Потом вскочил.
— Спустись, спустись оттуда! — кричит он.
— Можешь телефонировать, — угрожающе повторяю я и открываю кобуру револьвера.
Лантош отступает, в глазах его смертельный ужас.
— Ты, ты, ты… — кричит капитан и закрывает лицо руками. Потом поворачивается и бежит назад. Я спрыгнул, но споткнулся о свою палку и ударился о стену. Нажал курок… Раз, два. Лантош машет рукой, но я выпустил и третью пулю. Капитан пытается встать, уже встал. Его руки в крови, мои тоже.
«Откуда кровь?» — думаю я и на секунду забываю даже свое имя. Лантош бледен, глаза его сверкают, как у безумного, губы что-то бормочут, но я не слышу что. Левой рукой отмахивается от меня. Я с озлоблением схватил его за гимнастерку на груди. Капитан валится на меня и стонет:
— Что ты делаешь? Что ты делаешь?
— Ты удовлетворен?
Я хочу кричать, но нет голоса, из груди вырывается только свистящий шепот. Подымаю руку с револьвером и два раза стреляю в лицо отшатнувшегося капитана. Кто-то сзади хватает меня и вырывает из рук револьвер.
— Ах, это вы, Хусар? Это вы? Слыхали? Видели? Конец, Хусар, понимаете, всему конец.
Обессиленный, я падаю.
— Господин лейтенант, что вы сделали, господин лейтенант! — повторяет, подымая меня, Хусар. — Господин лейтенант, — кричит он мне прямо в ухо, — вы застрелили господина капитана!
Хусар оставляет меня и бежит к капитану. Ноги Лантоша дергаются, он еще жив.
— Застрелил, да, застрелил. Бежать хотел, мерзавец, дезертировать. Всех застрелю, всем пущу пулю в лоб. Дайте их сюда!
Грудь сжимает, как в тисках. Прислонился к стене, из носа и изо рта хлынула кровь. Чувствую, что теряю последние силы. По телу пробежал холод, я упал, сильно ударившись головой о камень. Глотаю кровь, во рту солоноватый, железистый вкус. Открываю глаза. Хусар возится около капитана. Наконец-то я наказал этого мерзавца.
Хусар встал, подбежал ко мне, поднял с земли, сунул револьвер в кобуру, потряс за плечо.
— Господин лейтенант, — говорит он, задыхаясь, — стойте здесь, я сейчас вернусь.
