задери ее, открой капот / Хочу посмотреть, хорошо ли пахнет смазка»). В 1983 году Стивен Кинг выпустил роман «Кристина» — своеобразную переделку средневекового мифа о суккубе на новый лад. Прыщавый американский тинэйджер влюбляется в … ярко-красный «Плимут Фурию» 1957 года выпуска, который одержим ревнивым и мстительным духом женского пола. «Кристина» не останавливается перед тем, чтобы задавить на смерть трех парней, некогда плохо с ней обошедшимися. В романе вождение машины уподобляется сексуальной победе, как и в стихотворении Э. Э. Каммингса [100] 1926 года She being Brand, в котором страстная автомашина изображается в виде невинной девушки:
Футуристическая автомобильная эротика доводит механический эротизм до его неизбежного, киборгианского итога: брака тела с механикой. «Мы победим внешне непобедимую враждебность, которая отделяет нашу человеческую плоть от металла двигателей»,— провозглашает Маринетти[101] в «Манифесте футуристов».{426} Напряжение, создаваемое этой внешне неразрешимой ситуацией, ищет выхода наружу и находит его в порнографическом столкновении, пылком экстазе, в котором машина и водитель раз и навсегда становятся единым целым. В своем стихотворении 1914 года «Блуд автомашин» Марио де Леон изображает (с оттенком гомоэротики) автокатастрофу как совокупление машин-гладиаторов:
Идея автоэротических столкновений достигает своего апогея в протокиберпанковском романе Дж. Г. Балларда «Автокатастрофа». Бесстрастным, сухим языком судмедэксперта или инженера Баллард предсказывает появление «новой сексуальности, порожденной извращенной техникой»:
«В своих мечтах об автокатастрофе с участием актрисы, Воган грезил о ранах и ушибах, об лопающейся обшивке и ломающихся перегородок их сталкивающихся лоб в лоб автомобилей, (…) о переломанных об ручной тормоз костях бедер и особенно об искромсанных гениталиях, ее пронзенной насквозь матке и его собственном семени, извергающемся на светящуюся приборную доску, которая навсегда запечатлела данные о температуре и уровне топлива в двигателе».{428}
Как отмечает постмодернистский философ Жан Бодрийяр, эта жестокая и бесстрастная, стоящая по ту сторону психологии и нравственности, сексуальность является постчеловеческой сексуальностью «без референций и границ».{429} Отделенная от тела, которое все больше и больше рассматривается как доиндустриальный артефакт, эта новая сексуальность фетишизирует урбанистическое одиночество, телевизионные бедствия, знаменитостей и потребительские товары, главным из которых является, конечно же, автомобиль.
В «Автокатастрофе» сексом занимаются, главным образом, в машинах: вне этого контекста, он теряет свою привлекательность. Тело сексуально только тогда, когда оно соприкасается с техникой или зданиями как в буквальном (тела, проколотые дверными ручками, насаженные на руль), так и переносном смысле этого слова («девственные, прямоугольные формы этого здания сливались у меня в голове с очертаниями ее икр и бедер, вдавленных в виниловое сидение»).{430} Молодая девушка пережила тяжелейшую автокатастрофу, ее тело искалечено; для рассказчика, который сам пострадал при аналогичных обстоятельствах и впечатался ногами в приборную панель, эта женщина пережила второе рождение:
«Растерзанное тело спортивной машины превратило ее в носительницу свободной и извращенной сексуальности, выпустив внутри своих искореженных перегородок и растекающейся тормозной жидкости все ее сексуальные отклонения. Ее искалеченные бедра, слабые мышцы икр стали образцом для соблазнительных извращений».{431}
Здесь, как и в научно-фантастических фильмах наподобие «Космической Одиссеи» или «Бегущего по лезвию бритвы», люди изображены бесстрастными манекенами, дебильными жертвами аварий, тогда как техника вокруг них выглядит обескураживающе антропоморфной: «нелепый выступ приборной панели, втыкающийся в промежность водителя» во время автокатастрофы, наталкивает на мысль о механическом члене, а «элегантные алюминированные вентиляционные отверстия» в больнице «кажутся не менее притягательными, чем самые разгоряченные дырки органического происхождения».{432} В искаженной геометрии «Автокатастрофы» сперма и охлаждающая двигатель жидкость, вагина и приборная панель — вещи одного плана.
«Я уверен, что органический секс, где тело взаимодействует с телом, а кожа с кожей, более не возможен хотя бы по одной причине: если что-то претендует на то, чтобы иметь для нас хоть какое-то значение, оно должно происходить в условиях и терминах медиа ландшафта»,— заявил Баллард в своем интервью 1970 года.{433}
В романе «Автокатастрофа», опубликованном в 1973 году, чудовищная маклюэновская идея неразрывной связи между сексом, техникой и смертью преломляется через разбитые очки потребительской культуры с ее усмиренными страстями, поклонением знаменитостям, одержимым документированием каждого прожитого мига и психотического смятения от собственного опыта и киношных фантазий. Импровизируя на эти темы с веселой порочностью, в которой поровну сюра, попарта и панка, Баллард предсказывает их слияние в киберкультуре.
Созданные для наслаждения
В последние годы наблюдается распространение мотивов и образов, в которых явно прослеживается желание «обладать машинами в сексуально признательной форме» (как осторожно выразился Маклюэн), приводящих на смену баллардовским сексуальным вентиляционным отверстиям и приборным доскам значительно более убедительных электрических кукол. Мезальянс между человеком и машиной, или иначе Робокопуляция,— подтекст будущих низкопробных иллюстраций Хадзиме Сораямы и Лари Чамберса, из тех, что собраны в дешевые, глянцевые книжонки и продаются в магазинах, торгующих научной фантастикой. Сораяма штампует комиксы, в которых действуют роботы и одалиски — их хромированные гениталии начисто лишены волос и других неприглядных человеческих деталей. Чамберс знаменит своими иллюстрациями вроде «Стальной мадам» — милого рисунка туфельки на шпильке, кокетливо сидящей на механической ножке робота-проститутки.
