сил, чтобы сосать молоко.
— Как вы собираетесь назвать его? — поинтересовалась Гульда, полагая, что чем скорее ребенка окрестят, тем лучше.
— Голдвин хочет назвать его Гарольдом. Но мне кажется, что это имя никому не приносит удачи. — Эйлит вздохнула. — Может, Эдуард? Хорошее английское имя. Кроме того, его почитают и норманны.
Пренебрежительно фыркнув, Гульда скрестила руки на груди, всем своим видом выражая неодобрение.
— Если бы покойному королю Эдуарду не было так по душе все норманнское, наш государь Гарольд не погиб бы.
Эйлит прикусила губу.
— Гульда, я хорошо знаю, как ты относишься к норманнам. Бог свидетель, их тщеславный герцог принес нашей земле много горя и страданий. И все же я прошу тебя об одном одолжении. — Гульда удивленно подняла брови. Эйлит, с трудом сохраняя самообладание, выпалила: — Отнеси, пожалуйста, записку Фелиции де Реми в сент-этельбургский монастырь. Передай ей привет и сообщи о том, что я благополучно разрешилась сыном.
Глаза повивальной бабки потемнели.
— Даже не знаю, что и сказать.
— Пожалуйста, это очень важно для меня. Возможно, в ближайшие месяцы нам понадобится ее поддержка. Поэтому мне хочется напомнить ей о наших добрых отношениях. Я обещала дать ей знать, когда родится ребенок. И она обещала мне то же самое.
— Воля ваша, госпожа, — неуверенно сказала Гульда. Судя по всему, доводы Эйлит не произвели на нее никакого впечатления. — Но вам придется подождать, пока у меня не появится срочное дело в городе. Я и не подумаю плестись в такую даль только ради этой норманнки. Эйлит осталась довольна и этим.
Удрученный и подавленный, Голдвин вернулся домой на закате. Его лицо осунулось от усталости, а в глазах горели мрачные огоньки… Когда он тяжело опустился на скамью, Эйлит протянула ему новорожденного сына. Голдвин осторожно взял спящего ребенка на руки и внимательно посмотрел на его крохотное сморщенное личико.
— Да поможет нам Бог, Эйли. Честно говоря, никогда в жизни не видел такого маленького человечка, — удивленно пробормотал он.
— Гульда сказала, что он быстро вырастет, — с обидой в голосе ответила Эйлит. Затем, улыбнувшись, добавила: — У малыша такие же темные глаза и волосы, как у тебя. И все мужские достоинства на месте. Из него вырастет настоящий мужчина.
Расчувствовавшись, Голдвин неуклюже поцеловал жену. В его глазах заблестели слезы.
— Подумать только, это мой сын, — прокашлявшись, произнес он. — Нам нужно подумать, как жить дальше. — Он вернул ребенка Эйлит, встал со скамьи и пересел на стул, стоящий у окна. Ульфхильда поспешила к хозяину, чтобы снять с него ботинки — рана не позволяла ему наклоняться. Сигрид принесла эль и хлеб.
— Что говорят в городе? — поинтересовалась.
Эйлит, когда Голдвин, сначала неохотно, но потом с все большим аппетитом взялся за еду.
— Герцогу Вильгельму предложили корону Англии и завтра-послезавтра Лондон официально сдастся на милость победителя. Армия Гарольда разбита, а новую собирать некому: лучшие воины погибли…
— Значит, норманнская армия войдет в Лондон? — настороженно уточнила Эйлит.
Голдвин, энергично работая челюстями, кивнул головой.
— Сопротивляться бессмысленно. К тому же все в один голос утверждают, что норманнский герцог — человек чести. В случае добровольной сдачи он обещает снисхождение. — Голдвин вперил взгляд в спящего на руках матери младенца. — По крайней мере, теперь мы знаем, чего ждать. — В его голосе явно угадывалось облегчение. — Неопределенность страшнее всего.
Спустя два дня норманны победным маршем вступили в Лондон.
Разлученные войной, супруги де Реми благополучно встретились в сент-этельбургском монастыре. Обвив руками шею Оберта, Фелиция приветствовала его потоками слез и страстными поцелуями.
— О, Оберт! Я боялась, что больше никогда тебя не увижу, — рыдала она. — Каждый день без тебя был настоящей пыткой.
— Я знаю, знаю, — ласково шептал Оберт, поглаживая жену по спине. — Вдали от тебя на мою долю выпали те же муки. Мое сердце рвалось к тебе.
— Подарок, каким ты меня наградил, напоминал о своем папаше ежечасно, — фыркнула Фелиция, положив руку на свой выпирающий как шар живот. — Сначала у меня чуть не случился выкидыш, а теперь наше дитя никак не хочет выходить из меня.
Оберт с улыбкой погладил ее живот и, ощутив под ладонью мощные толчки, просиял.
— Два дня тому назад Эйлит родила сына, — сообщила Фелиция. — Сегодня утром мне принесла эту новость повивальная бабка. У-у, старая ворчливая карга! — Она помолчала. — Как бы я хотела оказаться на месте Эйлит! Чтобы все уже было позади. — В глазах Фелиции мелькнули огоньки страха, но она постаралась побыстрее погасить их. — Голдвина серьезно ранили в битве с норвежцами, а Эйлит потеряла обоих братьев при Гастингсе. Я не видела ее почти три месяца.
— Я сделаю все возможное, чтобы их не тронули люди герцога, — пообещал Оберт, в раздумьях потирая щеку, а затем добавил: — Не думаю, что Голдвин и Эйлит обрадуются, увидев меня, но приложу все силы, чтобы восстановить с ними добрые отношения.
— Буду рада, если у тебя это получится. — Фелиция бросила на мужа изучающий взгляд. — Знаешь, я пока не хочу возвращаться домой. Пусть сын родится здесь. Монахини знают толк в женских делах.
— Конечно, конечно. Правда, в нашем доме разместились рыцари. Их набилось туда так много, что дом того и гляди лопнет по швам. Они собираются оставаться там, по крайней мере, еще несколько недель. Кстати, с ними Рольф де Бриз. Ты его помнишь?
Фелиция от души рассмеялась.
— Разве женщина сможет забыть Рольфа? Я никогда не встречала второго такого красивого и опасного кавалера.
— Благодари Господа, что у тебя такой доверчивый и не ревнивый муж, — усмехнулся Оберт. — Рольф намерен заняться разведением лошадей в Англии и на некоторое время задержится в Лондоне. В награду за храбрость Вильгельм пообещал ему земли одного погибшего тана[4] на южном побережье. Но они достанутся Рольфу только после того, как герцога объявят полноправным королем. Под Гастингсом нашего друга чуть не прирезал мародер, но сейчас он быстро поправляется.
— Ты тоже принимал участие в сражении? Увидев, как помрачнело лицо Оберта, Фелиция поняла, что совершила ошибку.
— Нет, я наблюдал за битвой с Гельхем-Хилла, где располагался обоз армии. И до последнего дня своей жизни не смогу забыть увиденное. Там полегло много достойных людей. Я видел, как стена из английских щитов теснила нашу кавалерию, а спустя несколько часов отступала и рушилась под ее натиском. — Оберт побледнел и прикрыл глаза рукой. — Когда мы покидали Гастингс, на поле сражения лежали горы трупов, и мародеры еле ползали среди них, раздувшись от тяжести награбленного. Огромные стаи воронья кормились на поле с раннего утра до позднего вечера. Даже герцогу Вильгельму стало не по себе, когда он увидел такое количество трупов.
У Фелиции закружилась голова, к горлу подступила тошнота, лицо побледнело.
— Оберт, довольно.
Очнувшись от мрачных размышлений, Оберт обеспокоенно посмотрел на нее.
— Больше ни слова не скажу об этом, — пообещал он и осторожно усадил жену на убогую кровать. — Клянусь. Ответь-ка мне лучше, как ты себя чувствуешь?
Фелиция слабо кивнула головой. Шальная мысль о том, что Оберта могли убить, чуть не лишила ее сознания. Оберт взял жену за руку и с нежной улыбкой поинтересовался:
— Ты уже придумала имя нашему наследнику, пока ждала меня?
