сопротивления и, покорно переставляя ноги, вместе со всеми устремился к Аббатству.
Спустя некоторое время Голдвин уже стоял неподалеку от центральных врат главного собора, ожидая сигнала, который известит о том, что английский прелат возложил корону на голову Вильгельма. Оцепившие собор герцогские солдаты обводили толпу настороженными и враждебными взглядами. Вплотную к Голдвину стоял тот самый сакс, который проклинал герцога у таверны. Широко расставив ноги, он с воинственным видом взирал на собор.
— На английском троне должен сидеть англичанин, — сквозь зубы процедил он под одобряющее ворчание соседей.
У Голдвина, как и всегда после чрезмерного возлияния, закружилась голова и к горлу подступила тошнота. В этот момент мимо, переговариваясь на беглом французском, проехали два всадника; один в тяжелых доспехах с огромной железной булавой, другой в нарядной накидке, почти невооруженный. Тот, что был в доспехах, распростился с приятелем и случайно бросил взгляд на стоявшего в первых рядах Голдвина. Он широко улыбнулся и приветственно взмахнул рукой.
Узнав в рыцаре Рольфа де Бриза, Голдвин сухо кивнул головой и быстро отвернулся. Одно дело любезничать с норманном один на один в кузнице, и совсем другое — на людях. К его ужасу, Рольф направил лошадь прямо в толпу и громко прокричал:
— Эй, сакс, тебя ждут дома! И везде ищут. Чувствуя на себе пристальные взгляды окружающих, Голдвин неохотно обернулся на крик.
— Знаю, — раздраженно фыркнул он. — Уходи и оставь меня в покое.
— Эй, норманнская свинья, убирайся домой! — прошипел уже знакомый сакс. — Уползай в свою нору!
Для того чтобы понять смысл последнего высказывания, Рольфу не требовалось детального знания английского… Окинув опасного болтуна суровым оценивающим взглядом, он резко повернул коня назад.
— Водишь дружбу с норманнами, дружок? — процедил сакс, схватив Голдвина за плечо, как только всадник удалился на некоторое расстояние.
— Нет, просто знакомство. Он разместился в доме по соседству. — Однако скандалист не унимался и снова тряхнул Голдвина за плечо. Чувствуя, как копится внутри готовая выплеснуться наружу безудержная ярость, оружейник сердито оттолкнул обидчика. — Не твое дело! Я был личным оружейником самого короля Гарольда! А братья моей жены пали в битве при Гастингсе. Как ты, пустоголовый крикун, смеешь оскорблять меня?!
Сакс взмахнул кулаком, но внезапно замер, услышав дружный одобрительный гул, донесшийся из собора.
— Виват! Виват! Да здравствует король Вильгельм!
В следующую секунду к голосам норманнов присоединились англичане, но их крик никак не походил на здравицы.
— У-у-у!
В бессильной злобе опустив руку, сакс, привязавшийся к Голдвину, издал боевой клич и твердо шагнул вперед.
— У-у-у» У-у-у!
Крик становился все громче и громче, он распространялся по толпе стремительно, как огонь.
— У-у-у-у!
К кричащим, размахивая дубинками и мечами, прикрываясь огромными щитами, бросились норманнские солдаты. Началась паника, люди ринулись врассыпную. Спустя несколько минут зачинщики переполоха были окружены плотным кольцом.
Голдвин попытался было улизнуть, но не смог: все, кто не успел сбежать, застыли неподвижной массой. Кружившие вокруг бунтовщиков всадники заставили их еще теснее прижаться друг к другу, а затем направили коней в толпу. Прямо перед глазами мелькнули выпускающие струйки пара ноздри гнедого жеребца, красная лента на его могучей груди и сверкающее острие копья. Сакс, который завязал весь этот переполох, пытаясь спасти свою шкуру, толкнул Голдвина на лошадь. Голдвин, потеряв равновесие, упал прямо под копыта. Он успел заметить изогнутые стальные подковы и короткую белую щетину над копытами… А потом на него обрушилась чудовищная тяжесть. Голдвин кричал от ужаса и боли, пока не начал захлебываться кровью. Тем временем лошадь врезалась грудью в толпу. Охваченные паникой, саксы метались из стороны в сторону, то и дело спотыкаясь о тело оружейника. Его пинали и толкали, но он уже не чувствовал ударов. Последнее, что он увидел, было маячившее неподалеку знамя — на кроваво-красном фоне парил черный ворон. В голове Голдвина мелькнула мысль о том, что, видимо, пришла его очередь кормить падальщиков своей плотью. Затем сознание затуманилось и померкло.
К окончанию церемонии порядок был восстановлен. Правда, ценой жизни нескольких человек. Кроме того, рассвирепевшие норманнские наемники подожгли два дома, расположенные вблизи аббатства. Желая умиротворить местных жителей и руководствуясь чувством справедливости, новый король распорядился отнести обезображенные тела в боковую комнату собора, где их могли бы опознать родные. Владельцам сгоревших домов была обещана компенсация.
Рольф торопливо посторонился, пропуская вперед двух саксов, которые, пошатываясь, несли окровавленный труп. Несмотря на то, что лицо погибшего было сильно изуродовано, Рольф узнал в нем оружейника и суеверно перекрестился. Они были едва знакомы, но маленький гордый сакс нравился ему.
Но кто же отвезет господина Голдвина домой? Насколько Рольф знал, молодая вдова только-только встала с постели после родов: таким женщинам запрещалось переступать порог церкви до тех пор, пока они не проходили обряд очищения. Родственников, которые помогли бы ей, у Эйлит, судя по всему, не было. Рольф с раздражением подумал об Оберте. Куда он, черт возьми, запропастился? В Вестминстер они приехали вместе, но почти сразу же потеряли друг друга из виду. «Ничего не поделаешь, видно, мне придется взвалить эту неблагодарную и крайне неприятную ношу на себя», — подумал Рольф.
Поручив Слипнира одному из конюхов, он последовал за двумя саксами в собор и подождал, пока они положили тело Голдвина рядом с четырьмя другими мертвецами. Пожилой монах сложил руки усопшего на груди и поправил его одежду.
— Вы говорите по-французски?
Монах, подняв голову, печально посмотрел на Рольфа.
— Я тоже норманн. Хотя иногда стыжусь этого. — Он обвел скорбным взглядом тела, лежащие на полу. — Я могу вам чем-то помочь?
— Я знал человека, которого сейчас принесли. Я берусь отвезти его тело домой.
— Вы знали его?
— Он оружейник. По воле случая мы стали соседями. — Рольф объяснил монаху, почему будет лучше, если именно он отвезет тело вдове. — Как ужасно все обернулось. Глупец! Ему следовало остаться дома. — Опустив руку в кошелек, он достал две серебряные монеты. — Прошу вас отслужить по нему заупокойную мессу. Он умер так быстро, что не успел исповедаться. Не хочу, чтобы из-за этого бедняге досталось меньше места на небесах.
— Ценность души человеческой перед Судом Господним определяется не серебром и не исповедью, — с мягким укором произнес монах, но монеты все же взял. — Если его сердце и душа чисты, он обретет вечный покой. Я не забуду про заупокойную мессу. Можете забрать тело.
С тяжелым сердцем Рольф взвалил на плечи мертвого Голдвина, словно оленью тушу, и понес его к лошади.
Смеркалось. Заходящее солнце окрасило небо в ярко-розовый цвет. Только над куполом аббатства виднелась серовато-синяя полоска.
Дрожа и потирая мерзнущие руки, Эйлит стояла во дворе. Ей не хотелось возвращаться в опустевший дом.
Гарольда уже зашили в саван. Его маленькое тело, окруженное бесчисленным множеством горящих свечей, лежало на большом столе в зале. Мальчика, а вместе с ним и все радости и надежды Эйлит, должны были похоронить завтра.
