превращения этого красивого, элегантного корабля в груду огнедышащего, покореженного металлолома, вызвало какое-то мрачное удовлетворение, к которому начинало примешиваться всепоглощающее чувство торжества! Мы побеждаем! Это уже становилось очевидным. Японцам не удалось прорваться и уйти, а значит главное, что так волновало командующего, удалось предотвратить. Раз Камимура развернулся, значит все! Заметались. Бегут… Сила не взяла! Но в этот момент до меня донесся чей-то крик: 'Смирнова сюда, скорее! Адмирал ранен! Правую руку оторвало!' Я опрометью кинулся по уцелевшему трапу левого борта наверх, в боевую рубку…
Глава 7. Послевкусие крови.
28 декабря 1904 года. Желтое море.
– Смотрите, смотрите! Всеволод Федорович! Слава богу!
– Жив! Адмирал жив! Воды! Скорее! Доктора в рубку, живо! Отойдите же, не мешайте…
– Бинт быстрее! Да, сочится… И здорово… Так, голову приподнимите ему…
– Всеволод Федорович! Дорогой! Вы меня слышите?
До Петровича как сквозь вату начал доноситься глухой шопот криков, обступивших его офицеров. Картинка постепенно светлела, приобретая цветность и резкость… Тени людей вокруг кружились… Кружились… 'Но как… Как же хреново…' Его вывернуло. Голова раскалывалась. Было очень холодно и жестко. Трясло… Хотя сознание и начинало постепенно приходить в некое слабое подобие нормы.
– Что… Что это было…- силясь криво усмехнуться, – спросил он обращаясь к стоящему над ним на коленях Хлодовскому.
– Слава Богу, Вы живы… А то уж думали, все… Вот, выпейте глоточек…
Коньяк непривычно обжег, перехватив дыхание.
– Слава Тебе, Господи, – прошептал Хлодовский и перекрестился.
– Каперанг! Вы мне еще слезу тут пустите… Помогите же подняться… Ох… Нет, пока силенок маловато… Рассказывайте, что тут случилось? Что сейчас происходит? Ну, быстрее…
– Двенадцатидюймовый. С 'Ясимы'. Вернее два даже. Один в каземат восьмидюймовки под нами. Прямо в амбразуру. Там всех… Второй в аккурат нам в рубку. Не пробил, так как фугасный, но удар был жуткий, и осколков позалетало. У нас от него убитых трое. Командир тяжело ранен в ногу, выше колена, прооперировали. Слава богу у нас жгут был под рукой и кость не перебило. Вас бросило головой прямо на штурвал, и потом на настил, на вон тот угольник… И мы думали, что все… Вы практически не дышали, Всеволод Федорович. И пульса не было. Даже кровь тогда почти не текла. Поэтому сперва мы Вас со всеми и положили…- быстро заматывая вокруг разбитой головы Руднева бинт, частил Хлодовский.
Петрович вдруг осознал, что опирается спиной о тело убитого рулевого кондуктора… Эх, Алеша… Алексей Гаврилович… Славный был смоленский мужик, балагуристый…
– Так… Я живой… Контуженный и ошалевший, с разбитой в кровь башкой, но живой, это всем ясно! – голос Руднева постепенно набирал силу.
– Слава богу, Всеволод Федорович! Ясно! – отозвался откуда-то спереди лейтенант Руденский. Я, пока старший офицер на перевязке, вступил в командование крейсером. Так что если будут приказания… Но как же перепугали Вы нас!
– Нечего было пугаться. Вы и без меня знаете, что нужно делать… И долго я, того… В отключке…
– Да уж поболее часа, или около полутора.
– Что!!! Где Того, где мы, почему наши пушки молчат?! И кто это стреляет и где…
В этот момент со стороны спардека до рубки донесся чей то отчаянный фальцет: 'Жив! Руднев живой, братцы! Ура…' И покатилось… Набирая силу покатилось, понеслось над израненным крейсером матросское многоголосье: 'Ура адмиралу! Ур-а-а…'
– Ну, давайте-ка поднимайте, надо к команде доковылять… Ведь глотки сорвут, черти… Да и поубивает мужиков зазря…
– Успокойтесь Всеволод Федорович! Лежите же, ради Бога! Не поубивает… Дело наше уже решено. У крейсера управление разбито полностью. В корме, да и вообще по кораблю полно воды. Двух труб – как не бывало. И ход узлов пять – шесть от силы, машинами правим… С пожарами в основном справились. Восьмидюймовки – две сейчас чинят. Остальных нет… Средний калибр – чуть получше. На крейсере большая убыль: восемьдесят два, нет, пардон, восемьдесят один убитый и почти вдвое больше раненых. Макаров приказал выйти из боя, что мы, как смогли и сделали, после того, правда, как добили совместно с 'Варягом' оставшийся без хода 'Конго'. Его броненосцы Макаровские раскатали, а потом за 'Адзумой', 'Ясимой' и 'Хацусе' погнались, да и 'Сикисима' этот неутопимый им попался.
А 'Конго' умудрился под шумок ход дать, и пополз было к югу под хвостом у наших крейсеров. Только мы тогда-то еще побыстрее его были… Ну, конечно, добивал Камимуру 'Варяг', минами. Мы только постреляли чем оставалось. И нам он напоследок врезал. Вот тогда второй трубы и не стало, четыре котла пришлось выводить… Отбегался пока наш Тузик… А побратим наш японца обошел с задравшегося борта, и предложил сдаться. Тот молчек. Потом с марса постреляли… Двух торпед им хватило под окончательный расчет…
– Погодите… Что значит из боя вышли? Но я же…
– Всеволод Федорович, Вы уж нас простите, но мы передали командование отрядом Бэру. И Макарову доложили, что Вас… Ну, мы же не знали, что Вы, слава Богу, очнетесь еще на этом свете…
– Кто… Кто из наших потонул? Кто подбит? Что молчите все? Ну…
– Затонули 'Баян', 'Новик', 'Витязь'… И с 'Севастополя' сейчас крейсера команду снимают. На плаву его, похоже, не удержать… 'Ослябя' плох, носом сел здорово, но держится пока ровно. 'Пересвет' на ходу. За нами тащится, но на него лучше не смотреть. Руина руиной… 'Сисой' тоже чуть жив. Стоит, пластыря заводит. Артиллерию ему вообще всю повыбили. Может и не дойти… 'Победа' тоже стоит, но что там у Зацаренного отсюда не разобрать. Здорово горел 'Цесаревич'. У 'Александра' на половину сбили трубу и фор-стеньгу. Тоже пожары видел. И 'Светлейшему' попадало не раз… Похоже только 'Ретвизан' и 'Суворов' из броненосцев вполне сносно бой пережили.
– Господи, Боже… И Рейн… И Балк… И Миклуха… И 'Рюрик' с 'Корейцем'… Ужас то какой… С 'Россией' что?
– Не знаем, Всеволод Федорович. От нас не видно…
– А у него, у супостата?
– Победили мы, Всеволод Федорович! Из броненосцев 'Микаса', 'Сикисима', 'Ясима' и 'Конго' точно пошли ко дну. Как 'Асахи' погиб Вы сами видели… Где сейчас 'Фусо' – не известно. 'Адзума', похоже так и не сдалась, и ее сейчас Серебрянников, Шенснович и Васильев доколачивают. 'Якумо' – тот тоже утоп, мы не видели, правда, но передали семафор с 'Аскольда'. Ушли только двое – 'Хацусе' и 'Идзумо'. Они ход сохранили, и Иессен, похоже, посчитал, что до темноты нам их не догнать. Так оно и есть, наверное.
'Хацусе' у нас под кормой прошел. Миклуху взорвал и прошел, гад… Горел. Но бежал прытко. Он нам рулевое и прикончил… Когда с него увидели, что мы Того не выпустим, начал было разворачиваться. Но потом передумал, когда 'Ясима' взорвался… Концевые два броненосных крейсера, те на запад удирали, после того как Камимура вывалился. Их гнал Грамматчиков, его 'летучие' втроем 'Якумо' и добили. Но он к тому моменту уже был наполовину без зубов. Его десятидюймовку снарядом с кормовой башни 'Александра' аж за борт вынесло! А Стемман здесь остался, 'Пересвет' прикрыл и Рейну помогал. Ему кормовую башню с катков сбили, но так, вроде, ничего…
– Послушайте… Так это значит все… Все! Конец войне?!
– Войне не войне, а флота у них больше нет. Это точно. У нас пока на плаву, если 'Победу' многострадальную, 'Ослябю' и 'Сисоя' доведем, останется 13 линкоров и два броненосных крейсера. И это без отряда Серебрянникова. С ними пятнадцать, так что новой японской 'латинской' эскадре уже против нас делать нечего. 'Море наше' – 'Александр' сигнал поднял…
– А почему не 'Потемкин'?
– Степан Осипович ранен. И командование передал Иессену.
– Ох, ты, Господи, незадача-то какая…
– Да уж. А нам каково было: Макаров, Небогатов, Руднев, Чухнин… Думали скоро вообще без адмиралов
