очередное зыркание командира.
– Ну так как же, господа! Я же командовал стрельбой из орудия. А как сказано 'Ибо если кто погибнет от руки твоей, будешь извергут из сана'. Так-то вот. Но и не помочь раненному матросу, из последних сил напрягающемуся, чтобы перекричать шум боя, было бы не по христиански. Одна из тех ситуаций, когда что не сделай, все не верно.
– Ну, во-первых, вы не командовали, а только увеличивали громкость данных, выдаваемых канониром, да и вряд ли та пушка хоть раз куда попала с таким наведением, так что никто от вашей руки не погиб. Это я вам как артиллерист гарантирую.
– А сие старцев из Синода интересовать не будет. Намерение сиречь действие.
– Ну, я вообще никогда не понимал, как можно благословлять людей на совершение того, что сам делать не можешь или не хочешь.55 А как же Пересвет с Ослябей? Я не про броненосцы, а про…
– Юноша, не вам мне рассказывать, кто такие были Пересвет с Ослябей, поверьте. Они, в отличие от меня, были иноками, монахами, то есть не рукоположенными. А я совершил то, чего не имел права делать. А про благословение на бой… Ну, не нами заведено, не нам и менять. Хотя точка зрения ваша своей оригинальностью только подтверждает мои подозрения. Так как же насчет исповеди?
Наконец, Руднева, а вернее, его Карпышевскую составляющую, проняло. В конце концов, рано или поздно круг посвященных придется расширять, так почему бы не начать с батюшки? Особенно если он сам столь активно напрашивается на роль подопытного кролика для отработки методики вербовки сторонников. Уж лучше перед беседой с адмиралами и самолично Императором потренироваться на кроли… Гм. На батюшках.
– Ну, вы сами напросились, отец Михаил. Только попытайтесь поверить, козни дьявола тут не при чем, и я не сошел с ума. Все, что я вам расскажу, правда, хотя и весьма невероятная. Верить моему рассказу или посчитать, что я спятил от перенапряжения – ваш выбор. Потом вам 'исповедуется' Балк, если захотите. А пока он выйдет и подождет снаружи, чтобы вы не подумали, что мы сговорились. Василий, я сказал выйдет, а не станет за спиной отца Михаила на предмет физического решения возможных осложнений.
Смущенно пожав плечами, Балк, неведомо как оказавшийся за спиной отца Михаила, вышел в коридор, оставив, однако, дверь слегка приоткрытой.
– Потом вы выслушаете и его историю, и там уже сами решайте, что к чему. Итак. Я родился 15 сентября 1981 года…
Спустя три часа отец Михаил, отягощенный невероятными рассказами двух своих духовных подопечных, отправился в свою каюту, где и провел в размышлениях бессонную ночь. Даже если поверить рассказу Балка и Руднева, к чему он к утру склонился, ибо рассказанное было слишком бредово для вымысла и слишком разумно для бреда сумасшедшего (если вообще двое человек могут бредить одинаково), непонятно было, что теперь с этой правдой делать.
Глава 4. Приходите, гости дорогие.
Владивосток. 19 – 26 февраля 1904 года.
Утром 19 февраля во Владивостоке проходило совместное собрание командования Отряда крейсеров, накануне вернувшегося из похода, гарнизона крепости, береговой обороны и руководства порта. Сие мало управляемое сборище в очередной раз пыталось прийти к единой стратегии ведения крейсерской войны, но как всегда, действовать все предпочитали по методу 'лебедя, рака и щуки'.
Неразбериха усугублялась шквалом телеграмм, полученных из Петербурга и из штаба наместника в последние два дня. После логичного и понятного 'в связи с переводом в Порт-Артур Николая Карловича Рейценштейна начальником отряда крейсеров назначается Карл Петрович Иессен, который немедленно выезжает из Порт-Артура во Владивосток', пошла явная несуразица. Началось все с телеграммы о присвоении командирам и офицерам героических 'Варяга' и 'Корейца' орденов Святого Георгия, причем командиру крейсера сразу 3-й степени. Само по себе, это было понятно и справедливо, как и награждение остальной команды знаками отличия этого ордена, но вот вторая часть телеграммы вызвала у читавших ее вполне объяснимое недоумение: 'За действия по потоплению 'Асамы' Всеволоду Федоровичу Рудневу присваивается звание контр-адмирала с 28 января 1904 года'…
Какая разница, каким числом, если он потонул вместе с 'Варягом'? Что, черт возьми, может означать 'внимательно следить за сигналами с моря'? Зачем телеграфисты пол дня потели, принимая и перепроверяя таблицы стрельбы десяти- и восьмимидюймовых орудий системы Армстронга, которых отродясь не было не только во Владивостоке, но вообще в русском флоте? Для чего надо 'рассмотреть вопрос о возможности размещения дополнительных 1000 человек экипажей'? Экипажей чего? Под шпицем явно чудили…
Долгое и нудное препирательство, в котором армейцы требовали все ресурсы бросить на обеспечение противодесантной обороны Приморья, командиры крейсеров снова рвались в море, побегать на коммуникациях японцев, как будто не вчера вернулись почти ни с чем, а портовое начальство осаживало их, указывая на недостаток запасов угля и слабость ремонтной базы, было неожиданно прервано вбежавшим в залу мичманом с 'России'.
– Господа, у нас на радиотелеграфе уже с пол часа кто-то упорно требует выслать лоцмана для проводки в порт через минные поля.
– И кто же это может быть, японцы?! Дождались-таки?! – Сразу же взвился командир гарнизона.
– А может, какой угольщик блокаду прорвал? – С надеждой в голосе на грядущие рейды пробормотал командир 'Громобоя' Николай Дмитриевич Дабич.
Запыхавшийся мичман Орлов 2-й пожал плечами:
– Не могу знать, но творится что-то весьма странное. Половина отметок от станции типа Попова- Дюкрете, что мы используем. Вторая половина – явно Маркони, то есть вроде как японцы, они еще не все 'Телефункеном' заменили. Но самое странное, что подписаны телеграммы 'Варягом' и 'Корейцем'! Чего уж никак быть не может.
Дружно сорвавшись с мест, господа генералы, капитаны и адмиралы кинулись приводить Владивосток и флот в боевую готовность для отражения атаки коварного врага.
Ближе к обеду, когда орудия крепости и крейсеров ВОКа были заряжены и наведены в сторону моря, на горизонте показались силуэты четырех кораблей. Все это время с моря шли истошные просьбы, приказы, а позже и угрозы с одним смыслом – вышлите на миноносце или хоть на чем лоцмана. Но никто в крепости не хотел брать на себя ответственность за выходящие за рамки обыденности действия, и телеграммы одна за одной оставались без ответа. Постояв с четверть часа в виду крепости, корабли медленно в строю кильватера потянулись в строну входа в пролив Босфор Восточный. Первым шел какой-то транспорт (несмотря на отчаяные вопли капитана 'Мари-Анны', что он не подписывался идти первым по минному заграждению, Балк ответил, что русские, как настоящие джентльмены, всегда пропускают дам вперед, так что 'Мари-Анне' придется идти первой). В крейсере, идущем за ним, после уменьшения дистанции до шести миль наблюдатели на Русском острове опознали 'Варяг'. Но вот за 'Варягом'… В русском флоте не было ничего похожего. Хотя эта парочка явно итальянской постройки и шла под Андреевским флагом, тут чувствовался какой-то подвох. Артиллеристы были готовы открыть огонь, как только дистанция сократится до сорока кабельтовых, дальше орудия крепости ну не то чтобы совсем не могли стрелять, снаряды бы долетели, проблемы были с попаданиями, а также с тем, что никто в мирное время не учился вести огонь на такие дистанции.
Как будто зная об этом (впрочем, 'как-будто' в случае с Петровичем можно опустить), неизвестные корабли нагло отдали якоря в пяти с половиной милях от берега, на траверзе острова Скрыплева. Один из них передал очередную телеграмму… Матрос, принесший ее со станции телеграфа 'Рюрика' на мостик, оказался из грамотных. Этот вывод напрашивался сам собой, поскольку он старательно, но безуспешно пытался сдержать неподобающую ухмылку. Лица офицеров, читавших и молча передававших друг другу бумагу, слегка краснели. Общее мнение выразил командир крейсера Трусов:
– Похоже, это все же не японцы. Так могут лаяться только наши, этому научиться нельзя. Это у нас врожденное.
Почему-то подлинного текста телеграммы для истории не сохранилось. Даже журналы приема телеграмм
