Многие из тех писателей, к которым мы, рассматривая моноэнергизм и монофелитство, обращались как к источникам (хотя бы просто потому, что письменное изложение этих учений до нас не дошло), стали важными свидетелями нового истолкования халкидонского вероопределения; это в первую очередь относится к Максиму Исповеднику, на которого мы во многом опирались в нашей предыдущей главе, а также к Иоанну Дамаскину, богословие которого займет основное место в последующей. Однако, если брать 7–8 века, то, по-видимому, нет документа, который отражал бы эту новую православную христологию более адекватно, чем трактат, названный 'Учением отцов о воплощении Слова' и приписываемый некоему Анастасию. Это 'самая полная и самая ценная догматическая антология, переданная нам древней церковью' [780], ценная не только своими цитатами из 'девяноста трех различных писателей и церковных документов' [781] (причем некоторые из них ныне представлены только в этих отрывках), но и своим обзором соответствующих споров и их решений по поводу тех или иных проблем. Помимо прояснения некоторых метафизических вопросов, возникших в ходе этих споров (например, проблемы универсалий [782] , и подтверждения некоторых старых полемических установок, обсуждавшихся в ходе прений [783] (таких, например, как осуждение Оригена Вторым Константинопольским Собором) [784], 'Учение отцов' содержит известные и неизвестные цитаты, собранные под соответствующими вероучительными заголовками. Полнота освящения этих тем, а также последующее влияние антологии заставляет нас положить этот православный христологический свод в основание нашего дальнейшего исследования.
Надпись на трактате говорит о его содержании так: 'Речения святых отцов, или избрание убедительных свидетельств, коими мы ясно наставляемы во всем учении апостолькой Церкви, а именно в возвещении богословия, вести божественного домостроительства, и точном изложении верных догматов Церкви' [785]. Как мы видели, различие, проводимое здесь между богословием и домостроительством, признавалось всеми противоборствующими партиями. О нем упоминал несторианин Бабай, объясняя разницу между именованиями 'Логос' и 'Христос' [786]. Монофизиты считали его отправной точкой в своих доводах, согласно которым итогом домостроительства стала сложная единая природа, возникшая благодаря тому, что плоть была воспринята Богом-Словом, пребывавшим (согласно богословию) от века [787]. Это различие, по-видимому, было привнесено и в структуру никейского символа, в котором сначала говорилось о Боге-Отце как таковом, а затем как о Творце, далее о Боге-Сыне как сущем 'прежде всех век' и затем как о воплотившемся, и наконец о Боге Святом Духе как о предвечно исходящем от Отца и затем 'глаголавшаго пророки' [788]. Будучи одним из источников упомянутого 'Учения', Максим проводил различие между тем, что в Писании соотносится с главою Христа и тем, что имеет дело с Его стопами; первое принадлежит богословию, Его Божеству, тогда как второе — домостроительству спасения через воплощение [789].
Важно было сохранять это различие, потому что христологические споры оно полагало в тринитарный контекст. Тема первой главы трактата — 'учение о Боге (teologia), который есть Один и Три' [790]. Учение о Троице представлялось чем-то настолько самоочевидным, что Максим, цитируя стих Григория Богослова [791], позволил себе приятный и причудливый образ, назвав 'Святую Троицу Перводевой', так как Она никого не родила и Сама не была рожденной [792]. В ходе споров, пришедшихся на 7-й век, стало ясно, что не просто дань традиции заставляла начинать с 'богословия', когда на самом деле речь шла о 'домостроительстве'. По сути дела, правильно было сказать (и так, например, говорил несторианин Тимофей 1-й), что халкидониты и нехалкидониты разделяли учение о Троице, но расходились в учении о воплощении [793]. Однако как стало ясно после Халкидонского Собора [794], всякое серьезное рассмотрение второго вело к пересмотру первого. Следовательно, когда монофелитов обвиняли в 'новом троебожии' [795], это не выглядело простой полемической риторикой, так как христологическая проблема, связанная с одной или двумя волями в воплотившемся Слове, приводила к вопросу о связи между волей Слова (Логоса) и волей Отца внутри Божества, то есть к вопросу, по сути дела, тринитарному.
Исповедание троичности, предварявшее исповедание христологическое, было призвано к тому, чтобы прояснить различные понятия и термины. В Троице одна природа, но три ипостаси; в лице Христа две природы, но одна ипостась [796]. И в том, и в другом случае имеет место соединение без какого-либо смешения, взаимное пребывание друг в друге (perihoresis) без каких-либо изменений и утраты самотождественности [797]. Что касается обсуждавшихся проблем, то для них принципиальное значение тринитарного учения заключалось в вопросах о действии и воле, поскольку было очевидно, что прямым выводом монотеизма была мысль, согласно которой 'в Святой Троице одно единое действие'. Несмотря на то что по поводу внутренних взаимоотношений между ипостасями Троицы у восточной и западной Церквей не было единства [798], Августин сказал за ту и другую, подчеркнув, что вовне (ad extra) 'Троица действует без разделения' ипостасей [799]. В Троице одно действие и одна воля, 'одна естественная воля трех ипостасей… и посему три ипостаси не есть три бога, но единый Бог' [800]. Таким образом, действие и воля принадлежат не ипостаси Отца, Сына или Святого Духа, но той природе, которая едина для всех Трех; у кого 'одно естество, у того одна воля и одно действие' [801]. С другой стороны, там, где две природы, там должно быть две воли и два действия соответственно каждой воле. Если бы во Христе была лишь одна воля и одно действие, с необходимостью предполагалось бы, что они принадлежат ипостаси; применительно к Троице это означает, что 'три божественных ипостаси предполагали бы три божества и три энергии' [802].
В контексте взаимоотношений тринитарного и христологического учений неоднократно возникала особая проблема, заключавшаяся в правильном литургическом использовании и православном богословском истолковании Трисвятого, — того ангельского славословия, которое впервые встречается в Книге пророка Исайи (Ис.6:3) и которое является составной частью восточных литургий. Спор о том, относится ли оно к Троице или к ипостаси Иисуса Христа, разгорелся где-то во времена Халкидонского Собора и длился веками [803]. 'Исповедую, — торжественно заявлял Иоанн Дамаскин, — что песнь Трисвятого означает три ипостаси Божества и одну усию и господство' [804]. Добавление 'распныйся за ны' ('распятый за нас') делало бы эту усию и господство причастными крестным страданиям. Понятно,
что несториане были готовы отрицать такое добавление как богохульство [805], так как оно затемняло различие между божественным и человеческим во Христе. Что касается яковитов, то они, усматривая в Трисвятом исповедание Троицы [806], утверждали, что одна божественная природа Бога-Слова приняла в себя плоть таким образом, что фразу 'распныйся за ны' можно было произносить, не боясь посягнуть на Божие бесстрастие. 'Учение отцов' возвещало, 'что Трисвятое говорит о трех ипостасях' [807]. В принципе и на практике это, конечно, не налагало запрета на молитву, обращенную не столько к Троице в целом [808], сколько ко Христу, хотя согласно догмату такая молитва, по сути дела, означала обращение к Отцу, Сыну и Святому Духу, несмотря на то, что по имени упоминался только один.
Кроме того, надо было прояснить смысл двух других неясных и спорных формул. Одна заключалась во фразе 'из двух естеств', которая в учении яковитов резко противопоставлялась выражению 'в двух естествах' [809]: последняя предполагала сохранение двойственности и после соединения в воплощении, тогда как первая ясно показывала, что благодаря воплощению совершилось 'сложение и соединение без слияния' [810] . 'Учение отцов' утверждало, 'что богодухновенные отцы православно возвестили, что Христос 'из двух естеств' и 'в дух естествах' [811]. С исторической точки зрения это не вызывало возражений, так как имелось множество документов, подтверждающих, что отцы Церкви, признанные в халкидонском богословии православными, употребляли выражение 'из двух естеств'. Даже если в некоторых случаях кто-то сознательно предпочитали формулу 'в двух естествах' (считая, что она не
