естества'.
Такая формула была найдена в понятии 'единого действования' и затем в идее 'одной воли'. Хронологически обе концепции появились именно в таком порядке, хотя порой споры о них меняли его, вероятно, потому, что 'действование' казалось логически вытекающим из 'воли' [640]. 'Действование' (energeia) представляло собой специальный термин, с помощью которого Аристотель обозначал процесс совершения действия (operatio в латинском), а также актуальность в ее отличии от потенциальности. Иногда он тесно смыкался с 'исполнением' (apotelesma) [641]. В ходе прений относительно 'единого действования' во Христе возникла необходимость уточнить смысл этого термина [642], проведя различие между собственно 'действованием' (energeia), 'деятельностью' (energetikon), определявшейся как 'естество, из которого исходит действование', 'действием' (energema), определяемым как 'результат действования' и 'действующим' (energon), который, в свою очередь, определялся как 'производитель действования, ипостась' [643]. О том, что соотношение между этими абстракциями и христологическим догматом было не совсем ясным, можно говорить в связи с последним из названных терминов, который, по-видимому, предполагал, что действование принадлежит ипостаси и что, слндовательно, одна ипостась Иисуса Христа сопряжена с одним действованием; на самом же деле цель в проведении различия сводилась к тому, чтобы отстоять два действования во Христе.
По иронии судьбы моноэнергизм, то есть идея одного действования во Христе, мог поддерживать обе христологические крайности, то есть как несториан, так и монофизитов [644]: первые учили, что две ипостаси во Христе совпадают в едином действовании, тогда как вторые настаивали на том, что можно говорить о 'едином, отдельном действовании одной ипостаси', а именно божественной, в силу соединения [645]. Противники этого понятия постоянно заявляли, что оно является уступкой или повторением учения об одной природе в том его виде, в каком оно изложено Аполлинарием и Севером [646]. Однако в не меньшей мере оно выглядело как прием, который последователи Нестория использовали для того, чтобы сохранить, как им казалось, подлинное единение божественного и человеческого: если Отец, Сын и Святой Дух едины в своем действовании, то в таком случае оно одно и у обеих ипостасей во Христе [647]. И поэтому, когда защитники 'одного действования' утверждали, что мысль о двух ведет к несторианству [648], можно было возразить, что, напротив, Несторий 'учит одному действованию' [649] . Глядя на такую аргументацию, может показаться, что это учение предлагали только еретики, однако такое впечатление неверно. Прежде всего, обе стороны были вынуждены признать, что вопрос о том, принадлежит ли действование ипостаси (и потому является одним) или же оно принадлежит обеим природам (и потому двояко) не вставал перед отцами, которые, по сути дела, вообще ничего о нем не говорили [650]. Григорий Богослов [651], например, а также Кирилл Иерусалимский [652]
говорили об этом только в единственном числе, тем самым ставя перед необходимостью как-то объяснить их словоупотребление [653]. Однако самые известные святоотеческие примеры употребления этого термина по отношению ко Христу — это отрывок из знаменитого tomos'а Льва 1-го, а также из Дионисия Ареопагита. В одной из формул, которая довольно часто приводилась в прениях [654], Лев говорит, что 'каждая форма <образ>) <то есть природа воплотившегося Слова> действует в общении с другой как ей свойственно' [655] (причем слово 'форма' стоит в номинативе, являясь субъектом действия). Никак не изменив написание в латинском и лишь слегка изменив его в греческом, эту формулу можно прочесть так, что воплотившееся Слово 'посредством каждой формы (каждою формою) действует в общении с другой, как ему свойственно' (причем теперь 'форма' стоит в аблативе или в инструментальном дативе). Будучи сторонником 'одного действия' [656], такое толкование предложил константинопольский патриарх Сергий, однако если дошедшие до нас тексты достоверны, надо заметить, что в другом месте он правильно цитирует этот отрывок, подчеркивая, что действие принадлежит каждой природе, а не одной ипостаси Слова [657]. С другой стороны, у его оппонента папы Мартина 1-го в этом отрывке 'форма' стоит в инструментальном [658]. Каким бы ни было качество этих текстов, ясно, что в официально принятых определениях, родившихся из этой полемики (будь то постановление Шестого Вселенского Собора, послание папы или эдикт императора), особое внимание обращалось на использование номинатива [659] и на то, чтобы субъектом по отношению к предикату 'действовать' была 'природа' ('природы'), а не 'ипостась'.
Еще большую роль в этих спорах играло высказывание Псевдо-Дионисия, согласно которому Христос 'не совершал божественное как Бог и человеческое как человек', но в действительности имело место 'некое новое богомужнее действование, принадлежащее Богу, соделавшемуся человеком' (androtentos teou kainen tina ten teandriken energeian) [660]. В таком виде, в каком мы его привели, это речение приводило в замешательство тех, кто говорил о двух действованиях — божественном и человеческом — так как в данном случае писатель, о котором в Деяниях апостолов говорится как об ученике Павла (Деян.17:34), употреблял слово 'действование' ('действие') в единственном числе [661]. Однако где-то в процессе передачи этого текста и, быть может, в результате иного его прочтения приведенное высказывание стало выглядеть как 'одно богомужнее действование' (mian teandriken energeian) [662]. Поэтому, прочитав его, Кирилл Александрийский заявил, что 'один и тот же Христос действует как подобает Богу и человеку в едином богомужнем действовании, согласно Дионисию, одному из святых' [663]. Кирилла и его соратников обвинили в том, что они фальсифицировали текст, преследуя свои цели [664], и православные однозначно настаивали, что в тексте говорилось о 'новом', а не 'одном' действовании [665]. Однако даже без 'одного' эта формула показывала, что, когда 'мы говорим, что действовала одна и та же (ипостась)', можно сказать, что так же утверждал и знаменитый отец Церкви [666].
Речь, конечно, шла не просто о грамматических особенностях формулы Льва или о текстуальной критике формулы Дионисия, а о том, где именно в воплотившемся Слове коренится источник 'действования': является ли оно ипостасным, то есть принадлежит одной ипостаси, или совершается 'по естеству', то есть принадлежит двум природам? Ибо если (как вынуждены были признать обе стороны) 'действователь один', а именно ипостась, то, по-видимому, отсюда с необходимостью следует, что и 'действование одно' [667]. Начало такому толкованию, по-видимому, положил Феодор Фарранский [668]. Именно он 'приписал лицу как таковому то действование, которое свойственно естеству' [669]. Что касается деталей, то он учил, что все, свершенное воплотившимся Словом, совершено Им как Творцом и Богом посредством Своего человечества, которое служит орудием Его Божеству, и 'посему все, что Он сказал по-Божески или по-человечески, есть действие Божества Слова' [670]. Будучи Посредником между Богом и человеком, Христос был тем субъектом действия, который 'совершал человеческое неизреченно тою плотию, которую Он воспринял' [671]. Таким образом, источником и субъектом всякого действия было воплотившееся Слово, независимо от того, соотносилось ли это действие с Его божественной или человеческой природой [672]. Человечество Христа было 'орудием' или, говоря точнее, 'тем, что движимо Богом' ('богодвижимым') (teokinetos), ибо, как сказано в формуле Сергия: 'в Господе Христе Его всецелое и совершенное человечество навеки соединилось с Божеством Слова и во всем было водительствуемо и движимо Богом' [673]. Это означало, что 'душа Христова никогда не совершает движений сообразно своему решению, но во всем зависит от Слова, которое ею движет' [674].
Подобно тому как сторонники одной природы с готовностью утверждали, что до соединения их было две (но только до него), защитники одного действия подчеркивали, что говорят о воплотившемся Слове
