употребляется 'из двух естеств', а на латинском — 'в двух естествах' [559] (тогда как в канонах Собора на обоих языках представлено сочетание, гласящее 'из двух естеств и в двух естествах') [560]. Различие в том, что, согласно Северу, предлог 'в' обозначает 'двойственность, свидетельствующую о разделении', тогда как предлог 'из' указывает на 'сложение и соединение без смешения' [561]. Кроме того, это различие не просто терминологическое, но и вероучительное, и даже формула 'соединенный в двух естествах' не делает выражение 'в двух естествах' приемлемым [562]. Ссылаясь на авторитет Кирилла Александрийского, Север называет формулу 'из двух естеств' якорем истинной христологии [563]. Сложение двух естеств не предполагает 'ни разделения, ни обособления и не подлежит исчислению'; с другой стороны, соединение совершается 'без всякого изменения и смешения' [564]. Кроме того, эта формула, по меньшей мере для Севера, 'значит больше, нежели простое утверждение, согласно которому в момент соединения произошло совпадение Божества и человечества. Это значит, что оно совершается каждый миг жизни нашего Господа' [565].
Прежде всего данная формула означала, что человечество или плоть Христа (как все еще предпочитали говорить защитники данной точки зрения) [566] никогда не обладала самостоятельным существованием, но обрело его в этом соединении [567]. Поскольку никогда ранее Его человечество не имело ипостаси, ипостасью было только Его Божество (ипостась Слова), и поэтому лицо Иисуса Христа — это 'единое лицо и единое естество Бога-Слова' [568]. Отцы были правы, когда называли это 'соединением', потому что речь идет о сложении 'из единого естества или ипостаси Бога- Слова и Его плоти, которая истинно была оживотворена разумной душой' [569]. Анафематствование формулы 'в двух естествах' было обращено не против тех, кто в своих богословских умствованиях умозрительно разделял две природы, но против тех, кто говорил, что после соединения по-прежнему сохраняется конкретное сосуществование двух природ [570].
Акт соединения не заставлял пренебречь различиями и теми самобытными свойствами, которые были присущи обеим природам, усвоенным Христом [571]. Утверждалось, что человечество, усвоенное Словом, 'не утратило ничего из того, что присуще человеку, но <пребыло>… в том же естестве, каково наше' [572]. Это утверждение становилось мерилом истины, если кто-то начинал утверждать, что физическое тело Христа было свободно от тления не с момента воскресения, а с момента его зачатия [573] (взгляд, осужденный основной частью 'монофизитского' учения) [574]. Кроме того, как другая крайность исключалась мысль о том, что соединение было не просто соединением двух природ, но двух усий, божественной и человеческой; если под 'усией' понимать (как это обычно и правильно делалось) то, что является общим для всех членов того или иного вида, то в таком случае получается, что соединение усий означало бы, что 'Святая Троица воплотилась во все человечество и сложилась со всем нашим родом', а
это богохульство [575].
Таким образом, учение о 'едином воплощенном естестве Бога-Слова' является православным учением об ипостасном соединении. Его предвосхищение Яков Эдесский находил уже в сотворении человека как сложении тела и души [576]. Противники яковитов, вынужденные признать, что аналогия между душой и телом в человеке и божественным и человеческим во Христе действительно использовалась отцами, утверждали, что она не предполагает учения о единой воплотившейся природе [577]. Равным образом они утверждали, что такое учение говорит о смешении Божества и человечества в лице Эммануила (излюбленное именование воплотившегося Слова) [578], однако его защитники отвергали это как клевету [579]. В действительности оно учило о том, что (в соответствии с ключевым отрывком [580], часто использовавшимся более ранними богословами) [581] 'ни посланник, ни ангел, но Сам Господь спас нас' [582] ('Ни ходатай, ни ангел, но Сам Господи воплощься и спасл еси всего мя человека').
В соответствии с этими словами в сложной ипостаси Христа источником всего сказанного и сделанного в домостроительстве спасения был Бог-Слово, ныне воплотившийся: 'божественного, ибо Он Бог, и человеческого, ибо соделался человеком') [583]. В этом ипостасном соединении причастность действиям была особой, ибо их средоточием в нем было одно лишь Слово [584]. Тем, кто учил иначе, надлежало сказать: 'Не говорите 'два' после соединения!… Но если хотите исповедать два естества и после него, ищите другого соединения!' [585]. Ибо сказав 'соединение', надлежало исповедовать 'единое воплотившееся естество Бога-Слова' [586].
С этим единым субъектом действия, с волотившейся природой Бога-Слова надо посредством 'общения свойств' соотносить все предикаты [587]. Как в человеке тело и душа действуют вместе и каждое начало совершает то, что по праву принадлежит другому, так это совершается и во Христе [588]. Сказанное в псалме ('не много Ты умалил его пред ангелами') [589], надо соотносить со 'Христом, Словом Божиим, ибо Оно ради нас воистину вочеловечилось' [590]. До воплощения говорить о Христовом неведении и возрастании в познании (как это делается в Евангелиях) [591] было бы неуместно, однако это становится возможным благодаря воплощению и ныне соотносится с лицом Слова, ставшего человеком [592]. Самые жалкие и уничижительные слова, которыми в Евангелиях характеризуется Христос, принадлежали 'не к одному из его видов или естеств (ибо тогда было бы разделение), но к Слову, воплотившемуся ради нас' [593]. Даже крик богооставленности на кресте ('Боже Мой, Боже Мой! Для чего Мы Меня оставил?') [594] был 'исторгнут Самим воплотившимся Словом Божиим без всякого разделения <естеств>' [595]. Все это верно и в отношении самых величественных евангельских речений и деяний: хождения по водам и воскрешения мертвых. Как уничижающие поступки, так и возвышенные деяния 'были совершены воплотившимся Богом-Словом' [596]. Для того, чтобы доказать, что 'Эммануил един в Своих чудесах и страданиях' [597], был собран пространный свод выдержек из отцов.
Из исповедания Якова Эдесского становится ясно, что все это следовало понимать даже так, что 'Святой, Всемогущий, Бессмертный Бог был за нас распят и умер… И в отличие от несториан, этих человекопоклонников, мы не утверждаем, что за нас умер смертный человек' [598]. В другом месте он отстаивает литургическое добавление к Трисвятому [599], и поскольку все богословские партии сжодились в том, что песнь, воспеваемая серафимами в Книге пророка Исайи, была обращена к Троице [600], из этого со всей необходимостью вытекало, что был распят Один из этих Трех. Если же такое исповедание навлекало на себя насмешливое именование 'теопасхитского' [601], можно было утешиться словами апостола, сказавшего, что 'не распяли бы Господа славы' [602]. Не соглашаясь с формулой халкидонитов, согласно которой воплотившееся Слово 'умерло не по Своему божественному естеству, но только по человеческому' [603], яковитская версия ипостасного соединения гласила, что говорить о двух естествах после соединения значит капитулировать перед несторианами [604], ибо 'если вещи суть различны и если каждая рассматривается самостоятельно и на каждую взираем особо, то таковое 'отличие' в сущности есть разделение' [605]. Учение об ипостасном единении и допущение двух природ после соединения противоречили друг другу [606].
Девизом ипостасного соединения стало именование Девы Марии 'Богородицей'. Согласно исповеданию Якова Эдесского
'И после того, как Он вочеловечился, мы почитаем и прославляем Его вкупе с Отцом и Святым Духом.
