[464]. Он 'заложил основы грамматики сирийского языка' и, по сути дела, стал 'основателем семитской грамматики' вообще [465]. Он был 'глубоко сведущ во всех областях науки той эпохи: физике, географии, астрономии и естественной истории' [466] и потому по праву может называться 'выдающимся представителем христианского эллинизма' [467] в семитском христианском предании. Однако некоторые истории совершают ошибку, обращая внимание лишь на эту сторону его мысли в ущерб тому, к чему он был изначально призван как церковный деятель и богослов. Его звали 'толкователем книг' [468], потому что он знал не только сирийский, но также греческий и даже еврейский и, следовательно, в отличие от большинства христианских богословов своего времени мог читать и толковать Ветхий и Новый Заветы в оригинале [469]. Помимо плодотворной работы в сфере толкования Библии он перевел с греческого на сирийский кафедральные проповеди Севера, впоследствии утраченные. Кроме того, он комментировал 'Анафору Иакова' [470], и его толкование считается 'самым ценным… в силу его обширных познаний и критических способностей, н необычных для того времени' [471]. Поскольку бесспорно, что 'сердцем сирийско-яковитской церкви является ее литургия, как, впрочем, и других восточных церквей' [472], ее толкование Яковом (затрагивающие не только основные темы богослужения, но даже такие моменты, как значение ладана) [473], является важным источником в исследовании истории монофизитского учения. Наряду с этими источниками надо, наконец, упомянуть и исповедание веры, составленно Яковом. Наверное, в нем лаконичнее, чем в любом другом документе той эпохи, резюмируются особенности христологического учения яковитов ' [474], и поэтому оно, помимо прочего, может служить и организующим принципом в нашем толковании их христологии.
В самом начале своего исповедания Яков говорит, что он 'идет по стопам наших благочестивых и святых отцов <и> учит тому, чему и они учили' [475]. Далее он говорит о 'крепкой вере и православном (исповедании пророков, апостолов и святых отцов' [476]. Помимо прочего, его толкование представляет собой 'предание, унаследованное мною от отцов и мною же переданное' [477]. В не меньшей мере предание определяло и его библейскую экзегезу, которая, как он утверждал, целиком берет начало в этом источнике [478]. Среди отцов, конечно, были те, кому монофизиты особенно благоволили, включая 'наставников и божественных учителей святой Церкви Божией Афанасия, Василия, Григориев <Назианзина и Нисского>, Кирилла и прочих подобных им вплоть до благословенного Севера' [479]. Что касается самого Севера, то он составил свод цитат из упомянутых и других отцов, стремясь доказать, что его позиция не противоречит преданию и, следовательно, является православной [480]. О Григории Назианзине, прозванном 'Богословом', упоминалось, что он говорит по наитию Святого Духа [481]. Однако носителями подлинного православия были, главным образом, отцы и архиереи, связанные с александрийской кафедрой [482] . Афанасий, например, сопричислялся двенадцати апостолам [483] , а сам Север заявлял, что готов принять халкидонскую формулу, если ее можно найти у Афанасия, что, конечно, было немыслимо [484]. Не менее уважаем был и Кирилл, преемник Афанасия на александрийской кафедре. Когда халкидониты, противоборствуя яковитской христологии, приводили слова того же Кирилла [485], яковитам
приходилась по-своему толковать некоторые его высказывания [486]. Тем не менее авторитет Кирилла был непререкаем: он оставался 'великим учителем и сокровищницей речений Духа' [487]. Подобно тому как халкидониты благоволили даже некоторым западным отцам, Север [488], усматривая в христологии Льва неприятие ипостасного соединения и потому отвергая ее [489], считал, что ему гораздо ближе определение Амвросия [490] (даже несмотря на то, что к последнему обращались и несториане) [491].
Согласие отцов, к которым обращались яковиты, было выражено на вселенских соборах. В своей беседе о литургии Яков Эдесский [492] исходит из 'символа трехсот восемнадцати отцов' Никейского Собора [493]. Тот факт, что в этом символе по отношению к Иисусу Христу использовался термин 'единосущный' (homoousios), доказывал, что идея единого воплотившегося Слова была актуальна для всех христологических определений [494]. Тремстам восемнадцати отцам-никейцам последовали сто пятьдесят соборных отцов Константинополя, изложивших ту же самую веру, которая была исповедана ранее [495]. Равным образом одобрялся и третий Вселенский Собор, состоявшийся в 431-м году. Осуждение Нестория, произошедшее на этом соборе, оправдывалось [496], так как была осуждена не его жизнь, но учение [497]. Таким образом, яковиты принимали авторитет тех же соборов [498], которых православные считали тремя первыми вселенскими. Противники яковитов полагали, что такое определение истинно вселенских соборов весьма произвольно [499]. Причиной этому, конечно, стал Халкидонский Собор, 'который, воспользовавшись доводом о безумии Евтихия, внес в церковь несторианское человекопоклонство' [500]. Как халкидонская формула, так и tomos Льва, легший в ее основу, считались совершенно несторианскими [501]. Несмотря на то что у самого Севера, когда он начинал говорить о Христе, такие слова, как 'неслитно' и 'отличительный' [502] звучали эхом Халкидона, он не признавал, что 'святой Кирилл говорил, будто нет никакого различия между словами о воплощении единого естества Бога-Слова и исповеданием, со гласно которому Эммануил нераздельно соединен в двух естествах' [503].
Основываясь на таком понимании авторитета соборов, яковиты обвиняли Халкидон и его сторонников в том, что они нарушили преемство единой истинно православной веры и внесли неоправданные вероучительные новшества. В своем исповедании Яков Эдесский утверждал, что 'мы не прелагаем и не возмущаем сии вечные постановления, утвержденные нашими отцами' [504]. Православие заключалось в приверженности 'апостольским и отеческим учениям, которые суть божественны и непререкаемы' [505]. Обыгрывая библейское предостережение, гласившее: 'Не передвигай межи давней, которую провели отцы твои' [506], они призывали, чтобы пределы православия постоянно крепились преданием [507]. Когда Филоксена, написавшего новое вероопределение, обвинили в измышлениях, он ответил, что на самом деле лишь пересказал ту единую веру, которая была исповедана многими учителями церкви и первыми двумя соборами [508]. С его точки зрения в новшествах были виноваты халкидониты [509], по аналогии с 'единоcущным' (homoousios) [510] измыслившие слово 'единоипостасный' (homohypostatos) [511]. Обращаясь к авторитету отцов, они или искажали их речения, или толковали их в соответствии со своими замыслами, что равносильно вероучительному новшеству [512]. 'Тайны отцов' таковы, что по отношению к ним в равной мере недозволительны 'ни присовокупление, ни умаление' [513].
Однако на самом деле возвещение верности отеческому преданию не следовало понимать в том смысле, что надо и даже возможно просто повторять их формулы. Православные отцы, например, могли говорить о человечестве Христа как о 'воспринятом человеке' [514], поскольку несторианское осмысление этого термина в ту пору еще не имело хождения, и его можно было понимать православно [515]. Равным образом, Афанасий мог характеризовать человечество Христа 'богоподобным', хотя впоследствии этот термин стал вызывать подозрение [516]. Появление таких слов не означает, что отцы имели какое-то отношение к тем ересям, которые позднее связывались с этими терминами, однако это не означает
