Отчасти трудность заключалась и в том, что в постановлении Халкидонского Собора было сказано, что во Христе два естества сочетаются 'в одном лице и ипостаси' (eis en prosopon kai mian hypostasin), так что в православном употреблении оба термина практически стали синонимами [394]. На Никейском Соборе 'усия' и 'ипостась', по-видимому, были взаимозаменяемы, однако в ходе дальнейших прений стало ясно, что их надо разделить [395]. Что касается несториан, то их богословие исходило из той же необходимости разделения 'ипостаси' (qenoma на сирийском) и 'лица' (parsopa). Нельзя сказать, когда именно стали проводить это различие. В гомилии, приписываемой Нарсаю, жизнь которого пришлась почти на весь 5-й век, говорится: 'Веруем в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия — одно лицо, двоякое в естествах и их ипостасях' [396] (хотя по этой самой причине упомянутое авторство кажется сомнительным). Понятно, что на собрании несторианских и монофизитских епископов, состоявшемся в 612-м году, первые утверждали, что 'Христос 'един' не в силу единства естества или ипостаси, но по причине единства Его лица как Сына' [397]. Признав, что отцы Церкви, православие которых они подчеркивали, говорили об 'одной ипостаси, состоящей из двух естеств' [398], они, тем не менее, утверждали, что даже это не дает оснований говорить о тождестве ипостаси и лица [399]. Будучи богаче и сложнее греческого и арабского [400], сирийский язык давал возможность проводить более тонкие различия [401].
В чем же конкретно заключалось различие между ипостасью и лицом? Начнем не с учения о лице Христа, а с учения о Троице. 'Вечная Троица имеет три достопоклоняемых ипостаси'. Различить их можно с помощью соответствующих 'лиц', ибо ипостась надлежит определять как 'единую сущность, самобытно пребывающую и единую числом… От других ипостасей она отличается самобытностью своего лиц а'. Таким образом, лицо ипостаси — это то, 'что отличает ее от других <и что> ее конкретно определяет'. Лицо — это качество ипостаси. В Троице нерожденным является лицо ипостаси, именуемой Отцом, и рожденным — лицо ипостаси, именуемой Сыном [402]. Согласно учению о Троице никакая ипостась не может расстаться со своей природой и стать единосущной другой ипостаси [403]. 'Поскольку ипостась пребывает в себе, другая не может ее воспринять, к ней присовокупиться и стать единою с первой… Лицо же может быть воспринято, оставаясь в своей ипостаси' [404]. Таким образом, невозможно помыслить одну ипостась в двух естествах [405] и по той же причине одно лицо Иисуса Христа может иметь две ипостаси, но нелепо говорить, что Он — одна ипостась в двух лицах или естествах [406]. На вопрос, почему лицо можно даровать и воспринять, тогда как ипостась не даруется и не воспринимается, ответ гласил, что 'ипостась утверждена… и обладает всеми свойствами своего естества', тогда как 'лицо, хотя и утверждено, может быть воспринято' [407]. Все, что воздействует на ипостась, воздействует на ее естество, которое едино со всеми другими ипостасями ее рода [408]. Поэтому Христос должен иметь две ипостаси, так как Он должен обладать двумя естествами в одном лице; если бы Он обладал только одной ипостасью, все, что с ней ни происходило бы (например, рождение или смерть), должно было бы сказаться и на Его божественном естестве и, следовательно, на Божестве в целом. Такой Христос не имел бы ничего общего ни с естеством Божества, ни с естеством человечества [409].
Мы были бы не правы, если бы расхождение в терминологии, отделившее несторианскую христологию от определений Эфеса и Халкидона, расценили как всего лишь спор о словах или даже о таких отвлеченных философских понятиях, как природа (естество), ипостась и лицо. Терминология и абстракции представляли собой способ своеобразного истолкования основных евангельских положений. В несторианской мысли и языке было много такого, что не очень отличалось от того, что говорили противники. Они могли говорить о Христе как о 'жертве за каждого' [410], утверждая, что 'невозможно было без какого-то посредничества воспринять эти благословения <спасения> и обладать ими' [411]. Тем не менее было, по- видимому, ощутимое различие в том, как именно это посредничество понималось. Быть может, даже в большей степени, чем у халкидонитов, Христос мыслился здесь как наставник и образец. Логос облекся в плоть, 'дабы словом Своим наставить нас о веке будущем' [412]. Он был рожден, чтобы 'наставить в совершенном знании и даровать надежду и упование на грядущие благословения' [413]. Уверовавшим надлежало следовать примеру отцов, но прежде всего — подражать тому примеру, который дал человек, воспринятый Логосом [414]. Более того, превратное понимание связи между Божеством и человечеством Христа лишало человека надежды на спасение, ибо оно могло совершиться только через ипостась человечества [415]. Бог, конечно, мог бы даровать вечную жизнь одним Своим повелением, однако это сделало бы Его соучастником человеческого греха, 'ибо пока мы пребывали бы в наших грехах, Он искупил бы нас без посредства человека из нашей среды, бывшего праведным' [416].
Пришествие такого человека во плоти можно назвать 'воплощением Слова и обожением человечества' [417]. Определение спасения как обожения было общим местом восточного богословия, и даже несторианские богословы вынуждены были к нему обращаться. Однако, поступая таким образом, они тут же определяли этот термин так, чтобы и здесь сохранялся момент двойственности. Когда Афанасий учил, что 'в силу нашей связи с Его телом мы соделались храмом Божиим', все это не звучало для несториан как нечто чуждое, однако чуть дальше он добавлял, что 'таким образом, даже в нас ныне Господь поклоняем' [418]. Патриарх же Тимофей напротив, заявив, что Святой Дух преображает уверовавших 'в подобие плоти нашего Господа', тотчас предостерегает, что это не значит, будто 'мы соделываемся сынами Божиими по естеству и что все люди поклоняются нам как <нашему Господу>' [419]. Равным образом Бабай как 'нечестие и богохульство' отвергает всякое утверждение о том, что 'мы сыны Божии, как Он, и нам должно поклоняться через наше единение с Богом-Словом. Да не будет!' [420]. В то же время идея обожения была высоко оценена в восточной мистике, однако что касается мистической мысли несториан, то здесь хотя и 'предпосылалась' идея 'страдания и смерти Искупителя, однако скорее в смысле духовного умирания мистика со Христом' [421]. Поэтому даже в мистических трактатах акцент на 'соединении бесконечного с конечным, совершенного с несовершенным' во Христе и в верующем подчеркивал двойственность этих начал [422]. Быть может, причиной этого расхождения между несторианским мистическим богословием и православным богословием Халкидона была зависимость первых от Евагрия Понтийского, а вторых — от Дионисия Ареопагита [423]. Дионисий переводился на сирийский, и несториане были знакомы с различными его переводами [424]. Однако кроме случайных упоминаний об этом 'Павловом ученике', а также о его воззрении на небесную и земную иерархии, Дионисий не занимал особого места в несторианской мистической литературе [425]. Что касается Евагрия, то он дал возможность мыслить единение Бога и мистика без посягновения на Божию абсолютность и бесстрастность [426].
Расхождения, сказавшиеся в учении об искуплении, можно усмотреть и в учении о евхаристии. Связь между обоими становилось явной, когда, например, утверждалось, что, хотя 'тело Господне, сущее на небесех' и 'тело, ежедневно ломимое на жертвеннике' суть 'одно лицо', евхаристическое тело не тождественно 'его естественному телу, сущему на небесех' [427]. По молитвенному слову священника хлеб становится 'телом Сына Божия' и тем не менее оба по природе остаются различными; так и во Христе [428]. Резюмируя эту параллель, комментатор несторианской лигургии критикует тех, кто 'говорил, что сии тайны в строгом смысле своем сами суть тело и кровь Христовы, но не таинство Его тела и крови'. Как в евхаристии, так и в лице Христа совершается соединение двух различных природ, которые и после него сохраняют свою самобытность [429]. Сохраняется двойственность естественного, небесного тела и Христова евхаристического тела, ибо в противном случае 'зачем же Он сошел с небес?' [430]. Учившим иначе надо было сказать, что 'всякий день на
