'В Ветхом [Завете] и в благодати [Нового Завета]' изложено 'одно и то же учение' [2119]. Ведь если Ветхий Завет от дьявола, то как могло случиться, что Христос родился в народе, у которого был закон [2120]? Бог, который не отверг Павла, но призвал и избрал его, — тот же Бог, который, не отринув древнего Израилева народа, приведет его к цели чрез веру во Христа [2121]. Посему Ветхий Завет должен по-прежнему утверждать свой авторитет как часть христианского Писания, чего, однако, не следует делать 'постыдному, бесчестному и грязному писанию проклятых манихеев' [2122]. Несмотря на попытки дуалистов представить ветхозаветного Бога Богом отмщающей справедливости, а новозаветного — Богом благим, Церковь в своем исповедании утверждала, что 'один и тот же благой и любящий Бог есть отмститель праведного в Ветхом /Завете/ и в благодати' [2123].
Утверждая в полемике с иудаизмом, что Шма не исключает учения о Троице, но /при правильном его понимании/ даже предполагает его, сторонники христианского православного монотеизма в то же время противились любой попытке исказить божественную природу введением двойного начала [arhe]. Учение о Троице не предполагало никакого компромисса в своей основополагающей аксиоме, согласно которой божественное начало едино, и в противоборстве учению о Filioque последняя еще более укреллялась [2124]. 'Что до нас, — отвечал православный дуалистам, — то мы не следуем вашими безбожными путями и не говорим о двух началах, кои должно обособить по их местоположению. Но, возвещая единого Творца и единое начало всего, мы утверждаем учение… Отца и Сына' [2125]. 'Исповедание двух начал, доброго и злого,' православные осмыслили как 'первый член' павликианского символа веры [2126], воспринятого от манихеев. От манихеев и павликиан идея множественного начала в дальнейшем была заимствована более поздними дуалистическими движениями, особенно богомилами [2127]. Библейское обоснование этому усматривали в отрывке из Матфея, где говорилось, что различные виды поступков имеют разные источники [Мф.7:18], а также в отрывке из Второго Послания к Коринфянам [2128], где говорилось о 'боге века сего' [2 Кор.4:3–4] [2129]. Не соглашаясь с такой экзегезой, православные приводили библейское свидетельство, согласно которому сам факт, что этот мир не принял Бога, говорит в пользу одного начала, а не двух [2130], ибо Христос 'пришел к своим, и свои Его не приняли' [Ин.1:11] [2131] .
У более поздних богословов библейские доказательства стали играть более заметную роль, а если взять Иоанна Дамаскина, то у него они подкрепляются серьезными логическими и метафизическими доводами. Оспаривая утверждение манихеев о том, что два начала 'не имеют совершенно ничего общего' [2132], он возражал, подчеркивая, что общее, по меньшей мере, в том, что оба существуют [2133]. Кроме того, самим употреблением слова 'начало' манихеи противоречат своему дуализму, ибо начало может быть только одним [2134]. В математике единица — это начало всякого числа, и то же самое можно сказать о начале в метафизике. [2135]. Если для каждого предмета есть отдельное начало, то, в свою очередь, все это множество начал должно иметь одно единое [2136], ибо в противном случае существовали бы не только Бог и материя /как два начала, признаваемые дуалистами/, а множество начал во всей вселенной [2137]. Налицо не только явный абсурд, но и отрицание смысла слова 'начало'. Природу добра и зла нельзя объяснять с помощью двойственного начала: скорее 'добро есть начало и цель всего, даже того, что есть зло' [2138].
'То, что есть зло', должно вбирать в себя самого диавола, ибо хотя он — 'враг Бога', он также Его 'слуга' и 'поборник' [2139]. 'Жезл и посох', о которых говорит псалмопевец, изображают Христов крест, которым дьявол был изгнан, как рыкающий пес [2140], и это доказывает, что он — не бог и не является каким-то вторым началом [2141]. Из слов апостола ясно, что, хотя идолы и демоны именуются в Библии 'богами', на самом деле они не таковы [2142]). Водораздел, пролагаемый христианской онтологией, проходил не между естественным и сверхъестественным и даже не между злом и добром, но между Творцом и Его тварями [2143], добрыми или злыми, ибо 'между серафимом и Богом расстояние больше, чем между ним и диаволом' [2144]. Будучи 'князем мира сего' /как его, собственно, называет сам Христос/, сатана остается тварью единого истинного Бога и Творца [2145]. Означает ли, спрашивали манихеи, что бытие дьявола является благим? Отвечая утвердительно, православные добавляли, что, хотя бытие есть благо уже потому, что оно бытие, послушание Божией воле делает его еще лучше [2146] . Утверждать, что мир принадлежит дьяволу, а не Богу [как об этом говорит он сам, искушая Христа], значит впадать в дьявольскую ересь [2147]. Отвечая на искушение, Христос подтверждает мысль из Книги Иова [2148], согласно которой дьявол может противоборствовать человеку только с позволения Бога, а не своевольно [2149]. Дьявол не имеет власти, но представляет собой 'беглого раба и отступившую тварь' Божию [2150].
Если в противовес дуализму православие выдвигало такое учение о дьяволе, то резонно было спросить, в чем же заключается его порочность [2151]. В основе конфликта между дуализмом и православием лежал вопрос о связи между злом и Богом любви. Тертуллиан подметил, что всех еретиков и философов весьма интересовал вопрос о происхождении зла [2152]. Если, как утверждали православные, существует лишь один Бог любви, который есть Творец, то 'откуда берутся немощи, смерть и прочие подобные напасти [2153]?' Отвечая на такие вопросы, православные прежде всего ссылались на святоотеческое и классическое определение зла как отсутствие добра, а не как некую самостоятельную силу [2154]. Зло — это уклонение от намеченной цели, недостаток знания о благой причине всего сущего [2155]. Возражая дуалистам, надо было утверждать, что тьма — это не нечто реальное, а отсутствие света [2156], равно как нищета — отсутствие богатства, а слепота — отсутствие зрения [2157]. Доводя это определение до своего логического конца, православные должны были признать, что даже бесы благи, поскольку сотворены Богом, однако, утратив свое предназначение, стали злыми [2158]. Исходя из этого, они могли также утверждать, что, поскольку 'бытие' противостоит 'небытию', одно из начал, признаваемых дуалистами, существует реально, чего, однако, нельзя сказать о втором [2159]. Следовательно, зло не есть нечто изначальное и вечное, но должно выводиться из того, что ему предшествует — из Бога любви, милосердного и праведного [2160].
Тем не менее это не дает ответа на вопрос, почему Бог, заведомо зная, что дьявол станет злым, все-таки сотворил его [2161]?. В значительной мере проблема зла сводилась к попытке объяснить связь между предведением и предопределением. Наглядным примером был Иуда Искариот [2162], о котором Христос сказал: 'Горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться' [2163]. Божественное избрание, благодаря которому совершилось искупление человечества, достигло своей кульминации в смерти Иисуса Христа, однако Он все-таки сказал, что для Иуды лучше было бы вообще никогда не появляться на свет. Согласно Иоанну Дамаскину Христос сказал это не в том смысле, что было бы лучше, если бы такой человек вообще не родился, но что теперь это действительно было бы лучше 'этому человеку', или 'для этого человека', потому что просто быть на свете — благо, но плохо — быть предателем [2164]. На основании этого и других отрывков можно провести различие между божественным предведением и божественной волей и благодаря нему показать, что Бог не является причиной зла, даже если предвидит его появление [2165]. Кроме того, православные апологеты подчеркивали, что, если,
