type='note'>[2233], а несколько столетий спустя появился греческий перевод латинской критики [2234], давший Иоанну Кантакузену дополнительные о нем сведения [2235]. Таким образом, христианские критики ислама могли похваляться ведением 'всех ваших священных книг' [2236], расцениваемых ими как 'одно лишь баснословие и чародейство' [2237]. В отличие от Ветхого и Нового Заветов [2238] Коран исполнен противоречий. Его слог нельзя назвать 'ни пророческим, ни историческим, ни законодательным, ни богословским' и тем не менее мусульмане дерзают утверждать, что он сошел с небес [2239] . Даже когда признали, что Коран содержит 'много истинного и ясного о Боге и Господе нашем Иисусе Христе, то, что и мы исповедуем' [2240], все это было отринуто как недостаточное.
Вероучительные положения Корана, а также мусульманские обычаи давали христианским богословам возможность обсуждать со своими оппонентами великое множество религиозных различий. Одно из мусульманских описаний этих расхождений, представленное 'в упорядоченном виде', начиналось со следующего вопроса: 'Что думаете вы о природе ангелов и об устроении неба и земли, а также всей вселенной [2241]?'. Нередко внимание обращали на 'чувственность Мухаммеда… как одну из особенностей его нравственного облика и поведения [2242]. Христиане были вынуждены защищаться от обвинений в сектантстве [2243], а также отстаивать свое учение о таинствах. Однако принципиальное расхождение между двумя учениями [2244] заявляло о себе в Шахаде, мусульманском исповедании веры, которое гласило: 'Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его'. Христиане были знакомы с этим исповеданием [2245], где 'пророк' иногда переводился как 'апостол' ('посланник') [2246]. Другие вопросы тоже давали о себе знать, однако наиболее острыми моментами спора были два: единый Бог и Его пророк Мухаммед.
В византийский мысли полемика с исламом породила два взгляда на проблему: 'радикальный и 'законченный', усвоивший абсолютно отрицательное отношение к магометанству и усматривавший в нем разновидность язычества, и другой, более умеренный, не торопившийся сжигать все мосты и желавший сохранить некую общность и, прежде всего, общую приверженность монотеизму' [2247]. Первый взгляд был гораздо более распространенным [2248]. Ислам воспринимался как 'варварский вид почитания', а сам пророк именовался 'трижды проклятым и пренечестивым Мухаммедом' [2249]. Взяв кое-что из Ветхого Завета и что-то из Нового, он измыслил 'сложенное богопочитание' (synteton treskeian) [2250], в сжатом виде вобравшее в себя все ереси, возникшие в Церкви. [2251]. С точки зрения православных мусульманский взгляд на Бога претерпел влияине арианства, а их учение о Христе было несторианским [2252], вероятно, потому, что в нем человек Иисус отделялся от Логоса [2253]. Что касается мусульманских представлений о демонах [2254], то в данном случае их источником было манихейство, тогда как вера в их спасение восходила к Оригену [2255]. В заблуждениях мусульман обвинялись даже 'еретики-донатисты' [2256]. Учитывая все это 'наследие', Иоанн Дамаскин включил ислам в свод составленных им христианских ересей [2257]. Кроме того, беря за основу пророчество о 'сыне погибели', который 'в храме Божием сядет' [2258], он вслед за Максимом и вместе с позднейшими богословами [2259] называл его 'предтечей антихриста'. Кроме того, заявляя, что 'бог Мухаммеда отличен от истинного Бога' [2260], эти богословы остро ставили проблему монотеизма, который в теории представлял собой нечто общее для ислама и христианства, но на практике приводил к кардинальному расхождению.
Если, стремясь доказать, что христиане нарушают принцип единственности Бога, мусульмане обращали внимание на их поклонение Христу, те отвечали, что 'мы поклоняемся единому истинному Богу, Творцу неба и земли' [2261]. Отвечая на критику мусульман, они ссылались на Шема [2262] как доказательство того, что 'Троица едина в причине, сущности и духновенности' [2263]. Таким был ответ на выпад Корана против тех, кто 'приписывает Богу сотоварищей'. Защитники православия не хотели быть 'сопричисляющими и сопричитающими' (koinontai kai etairiotai), так как усматривали в едином Боге то особое со-общение и со-причастность, которые предполагались традиционным учением о Троице [2264]. Монотеизм, отстаивавшийся христианской мыслью, отличался от того определения Бога, согласно которому Он предстает как 'всецело единый… без всякого соучастника' [2265]. Идея единобожия легла в основу общей установки, характерной для ислама и христианства, однако последнее с самого начала чувствовало необходимость сохранять в своем монотеизме некую напряженную связь с не менее основополагающим убеждением, согласно которому об Иисусе Христе тоже надо говорить как о Боге [2266]. В сравнении с нападками современных христианству течений (иудаизм, эллинизм и дуализм) мусульманская критика даже в большей степени, нежели они, заставляла христианских богословов объяснять, почему учение о Троице не предполагает никакой мысли о трех богах.
Насколько это было важно в христианской полемике против ислама, можно судить хотя бы по тому, какое место в различных антимусульманских трактатах занимает апология тринитарного учения, — тех трактатах, где 'исламское отрицание Троицы было, по-видимому, основной точкой расхождения между двумя религиями' [2267]. 'Почему вы исповедуете многобожие, привносите 'рождение' в Божество и вдобавок говорите об Отце, Сыне и Святом Духе?' — спрашивает собеседник- мусульманин в самом начале одного из трактатов [2268]. В других сочинениях ответы на критику мусульман тоже начинаются с утверждения догмата троичности, даже если не это было первопричиной их недовольства [2269]. В начале своего первого ответа к учению о Троице обращается и Никита Византийский, который затем кладет его в основу второго ответа [2270]. Свою первою апологию Иоанн 6-й Кантакузен тоже начинает с изложения этого учения [2271], возвращается к нему в третьем слове [2272] и затем опять — уже в заключении ко всему своему антимусульманскому своду [2273]. Почти половина 'Бесед с персиянином', принадлежащих перу Мануила 2-го Палеолога, посвящена его защите и выводам из него [2274]. Неофит, перешедший из ислама в христианство, должен был возвестить: 'Анафематствую… все мною утверждавшееся, равно как и самого Мухаммеда… И верую во Отца, Сына и Святого Духа' [2275]. Недатированное 'Исповедание веры против сарацин' начинается с утверждения Троицы как 'единого Всевышнего Бога-Творца' [2276]. Один из своих трактатов, написанных на арабском, Феодор Абукирский посвящает опровержению того, что учение о Троице якобы компрометирует веру в единого Бога [2277], а в своих греческих сочинениях, стремясь доказать, что Отец, Сын и Святой Дух — одно и то же, обращается к оппоненту-мусульманину с таким вопросом: 'Если Коран сошел с небес и есть Писание, станешь ли отрицать, что другая книга, содержащая (Коран) также есть (то же самое) Писание [2278]?'.
Чтобы доказать, что идея троичности не предполагает трех богов, надо было прояснить различные моменты христианского вероучения. 'Вы обвиняете нас в том, что мы признаем трех богов', — говорили христиане мусульманам и затем отвергали это обвинение, возглашая 'анафему на всякого, допускающего истечение двух или трех божеств из различных источников. Что до нас, то мы знаем лишь одного Бога' [2279]. Утверждая наличие трех ипостасей — Отца, Сына и Святого Духа — они не считали, что привносят трех богов в Божество, так как все три ипостаси имеют одно естество и одну усию [2280]. Заявляя, что такое учение причисляет единому Богу 'сотоварищей', мусульмане прибегают к клевете [2281]. С другой стороны, православное христианство не благоволило попыткам 'спасти' монотеизм, соотнеся Отца,
