– Он находился в депрессии, когда это писал?
– Не могу сказать.
Барри озадаченно повернулась к присяжным.
– Значит, по-вашему выходит, что арт-терапия – не решающий аргумент. Вы не можете, глядя на картину, без всякого сомнения сказать, что человек, правдоподобно изобразивший язык, подвергался сексуальному насилию. Или человек, нарисовавший вместо глаз тучи, склонен к самоубийству. Не так ли, мисс Вернон? – Нет, – признала терапевт.
– У меня еще один вопрос, – продолжала Барри. – В арт-терапии вы даете задания детям или подросткам, верно?
– Да. Мы просим нарисовать дом, человека или какую-то сцену.
– Большинство исследований, проводимых в рамках арт-терапии, основаны на поставленных заданиях?
– Да.
– Почему вы должны давать задания?
– Отчасти арт-терапия, – пояснила Сандра Вернон, – заключается в том, чтобы наблюдать за тем, как человек рисует. При установлении причин тревоги это столь же важно, как и конечный продукт.
– Не могли бы вы привести нам пример?
– Разумеется. Например, если девочка, которую попросили нарисовать семью, не решается нарисовать отца или намеренно избегает рисовать его ниже пояса, то это явно указывает на то что она подвергается сексуальному насилию.
– Мисс Вернон, вы видели, как Эмили Голд рисовала картину с черепом?
– Нет.
– Вы давали ей задание нарисовать автопортрет?
– Нет.
– Значит, тот факт, что вы впервые увидели эту картину здесь в суде, может изменить степень вашей уверенности относительно выводов по этой картине.
– Вынуждена признать вашу правоту.
– Существует вероятность того, что Эмили Голд не была склонна к самоубийству, когда рисовала эту картину, что она не подвергалась сексуальному насилию, а просто… возможно, как у мистера Магритта, у нее был… просто плохой день?
– Существует, – согласилась Сандра. – Но эта картина, держу пари, создавалась в течение нескольких месяцев. Слишком много плохих дней подряд, не находите?
Барри поджала губы от неожиданной словесной пощечины.
– Свидетель ваш.
– Я перефразирую, – заявил Джордан, вставая и направляясь к арт-терапевту. – Вы сказали мисс Делани, что не можете с уверенностью заявить, что любой из этих тревожных знаков на картине Эмили доказывает, что совершалось сексуальное насилие или присутствовали мысли о самоубийстве. Что она могла пробовать себя в другом стиле, чтобы поступить в Сорбонну. Но, на ваш профессиональный взгляд, какова вероятность подобного?
– Ничтожно мала. В этой картине слишком много странного. Если бы всего одна-две детали, – объяснила Сандра, – как, например, мягкие часы или яблоко посреди лица, я бы сказала, что она пробует себя в сюрреализме. Но существует способ по-другому выразить свой творческий диапазон, не выплескивая на полотно горстями детали, от которых у арт-терапевта волосы шевелятся на затылке.
Джордан кивнул, подошел к столу с доказательствами и осторожно, кончиками пальцев взял репродукцию Магритта.
– Сейчас мне кажется, что безусловно в этом судебном заседании доказано одно – моя полная несостоятельность в вопросах искусства. – Сандра Вернон ответила ему улыбкой. – Тут вы явно застали меня врасплох. Но поверю вам на слово… и на слово мисс Делани… что это Магритт.
– Да. Великий художник.
Джордан почесал затылок.
– Не знаю, не знаю. Я бы в своем доме это не повесил. – Он повернулся к присяжным, чтобы они рассмотрели повнимательнее. – Но даже я знаю, что Ван Гог отрезал себе ухо, а лица Пикассо несимметричны, а художники вообще часто очень ранимые люди. Вам известно, посещал ли мистер Магритт психолога?
– Нет.
– Может быть, он находился в невменяемом состоянии?
– Возможно.
– Может быть, он подвергался сексуальному насилию?
– Может быть, – согласилась Сандра.
– К сожалению, – продолжал Джордан, – у меня не было времени поинтересоваться биографией Магритта, но вы утверждаете, что, на ваш профессиональный взгляд как арт-терапевта, Магритт, по всей видимости, имел определенные проблемы с психикой, верно?
Сандра засмеялась.
– Верно.
– Вы также сообщили мисс Делани, что большинство ваших исследований связано с четко поставленными задачами. Следует ли понимать, что вы никогда не просматривали рисунки наугад, чтобы понять, нет ли проблем у определенного ребенка?
– Мы поступаем так время от времени.
– Обеспокоенные родители могут принести вам картинки, которые нарисовал ребенок?
– Да.
– И по этим рисункам вы можете определить, имеются ли у него проблемы?
– Часто да.
– Глядя на взятые наугад работы, как часто вы диагностировали проблемы, а потом ваш диагноз, что человек в самом деле нуждается в помощи психотерапевта, подтверждался?
– В девяти случаях из десяти, – ответила Сандра. – Мы чрезвычайно прозорливы.
– К сожалению, – сказал Джордан, – Эмили с нами нет, мы не можем дать ей задание. Если бы она была с нами, вы наверняка смогли бы ей помочь. Вы как квалифицированный арт-терапевт обеспокоились бы психическим здоровьем Эмили?
– Да, без сомнения.
– Больше вопросов не имею.
Джордан занял свое место и улыбнулся Крису.
– Вопросы есть у обвинения, Ваша честь. – Барри встала перед Сандрой Вернон. – Вы только что сообщили мистеру Макфи, что даете оценку, основываясь на рисунках, сделанных не по предварительному указанию.
– Да.
– И вы сказали, что девять из десяти рисунков с тревожными элементами на них указывают на то, что у нарисовавшего имеются психические проблемы, требующие лечения.
– Да.
– А как обстоит дело с оставшимся десятым?
– Нарисовавший обычно оказывается здоров, – ответила Сандра.
Барри улыбнулась.
– Благодарю.
Джоан Бертран оказалась некрасивой женщиной средних лет, чьи мечтательные зеленые глаза говорили о многих часах, проведенных в грезах о том, что она – героиня знаменитых романов. За считанные минуты, проведенные за свидетельской трибуной, учительнице английского удалось довести до сведения присяжных, что Крис не только любимый ученик, но вполне вероятно – на ее взгляд! – один из величайших умов двадцатого столетия. Джордан усмехнулся. Не за свидетельской трибуной, когда ее единственной опорой были доска с мелом и ряды школьных парт, Бертран не казалась такой фанатичной приверженкой Криса, какой выглядела в зале суда.
