Испытание правдой

— Выходит, ты сама это придумала.

Это был не вопрос, а констатация факта… причем она попала в точку. Никто на меня не давил, не намекал, не предостерегал от возможных опасностей путешествия. Нет, я сама отговорила себя от заграничной стажировки, и всему виной был глубоко затаившийся страх: если я уеду в Париж, то Дэн меня бросит. Я знала, что это абсурдный страх, смешной и глупый. Но я никак не могла вырваться из его липких лап. Страх — удивительная штука. Стоит ему вцепиться в тебя, и ты уже не можешь его стряхнуть. Конечно, мне следовало поговорить с Дэном напрямую, рассказать о своем беспокойстве, но каждый раз, когда я собиралась начать разговор, в моей голове рождался другой страх: если ты признаешься ему, что боишься оказаться брошенной, тогда он точно бросит тебя.

Поэтому я дождалась окончания срока приема заявки на стажировку в Париже, после чего сообщила Дэну о своем решении. Он не был разочарован. Возможно, слегка удивлен, ведь я вывалила ему целый список надуманных причин, кульминацией которого стала: «И конечно, я бы скучала по тебе». В подтверждение своих слов я потрепала его по волосам.

— Но не стоило из-за этого запирать себя здесь. Как я уже говорил, я бы приехал к тебе на День благодарения. Мы бы расстались всего на двенадцать недель… это сущая ерунда.

О боже, я знала, что он здравомыслящий.

— А почему бы нам с тобой не съездить в Европу летом, после окончания университета? — предложила я.

— Это круто, но мне совсем не хочется, чтобы ты сейчас оставалась из-за меня или из-за глупого страха, что ты вернешься, а меня здесь не будет. Потому что — и ты это знаешь — такого просто не может быть…

— Я знаю, — пришлось солгать мне. — Но я уже все решила… и это к лучшему.

Он внимательно смотрел на меня. Я была уверена, что его озадачило мое решение; он не поверил ни единому моему слову и теперь гадал, какого черта я так поступила. Но Дэн не был бы Дэном, если бы стал требовать от меня объяснений.

— Твой выбор, — лишь сказал он.

А вот отец сразу догадался, в чем дело. Мы, как всегда, сидели за ланчем в нашей закусочной, когда я выложила ему новость.

— Это ведь из-за нее?

— Не совсем, пап…

— Мне бы хотелось в это верить, — сказал он.

— А разве это имеет значение?

— На самом деле имеет.

Его голос был строгим и даже каким-то раздраженным. Я еще больше занервничала.

— Просто я думаю, что сейчас не самый подходящий момент для поездки в Париж.

— О, что за чушь ты несешь, Ханна!

Меня ошеломила его реакция.

— Ты принимаешь решение, думая о безопасности, и это в такой период твоей жизни, когда безопасность тебя должна волновать меньше всего…

— И ты еще осмеливаешься читать мне лекции о безопасности? — вдруг разозлилась я. — Особенно после тех игр, в которые ты играешь…

Я замолчала.

— Извини, — тихо произнесла я, доставая из пачки сигарету.

— Наверное, я заслужил это, — сказал он.

— Нет, ты неправ. Но я уж точно не заслужила того дерьма, что вывалилось на меня за последние месяцы. И если бы мама была чуть более счастлива…

— Твоя мать никогда не была счастлива. Никогда. Так что, пожалуйста, не думай, что, если бы я сделал ее счастливой, она бы никогда так не поступила с тобой. Твоя мать ко всем цепляется. Обуздать ее невозможно. И поэтому я ухожу от нее.

Последняя фраза ввергла меня в ступор.

— Ты это серьезно? — спросила я после паузы.

Он кивнул, выдерживая мой взгляд.

— Она уже знает?

— Я собираюсь сказать ей об этом в конце семестра. Я понимаю, ждать еще шесть недель, но я хочу, чтобы ее взрывоопасные ответные удары пришлись на время каникул.

— Это все из-за той женщины?

— Я ухожу от Дороти вовсе не из-за нее. Я ухожу, потому что наш брак стал невыносим… потому что с ней невозможно существовать.

— А эта женщина переедет сюда, чтобы жить с тобой?

— Не сразу. Понадобится какое-то время, чтобы остыть, да и, честно говоря, мне не хочется давать злым языкам новую пищу для разговоров. И я хотел попросить тебя кое о чем…

— Я знаю: не говорить никому. Как будто я стала бы…

— Ты права, ты права. Просто…

— Тебе не надо ничего объяснять, папа. Но я тоже хочу попросить тебя об одной услуге: дождись, пока мы с Дэном уедем на лето в Бостон. Не думаю, что она обратится ко мне, просто мне не хочется находиться здесь, когда разразится этот скандал.

— Даю тебе слово. И я больше не буду поднимать тему Парижа…

— Хотя и считаешь, что я совершаю огромную ошибку.

Он улыбнулся:

— Совершенно верно. Хотя и считаю, что ты совершаешь огромную ошибку.

Отец больше ни словом не обмолвился о своих планах вплоть до экзаменационной сессии и летних каникул. Когда в моей зачетке уже стояли оценки: две А-, одна В+, одна В [16], — он пригласил меня на прощальный ланч. До моего отъезда из города оставалось несколько дней.

Он знал, что я нашла работу в частной школе Бруклина на летних коррективных курсах, где мне обещали баснословное жалованье: восемьдесят долларов в неделю — для меня целое состояние. Знал он и то, что нам удалось арендовать ту же квартиру, где мы жили прошлым летом.

— Напомнишь мне номер телефона? — тихо попросил он. — Возможно, я позвоню тебе через пару дней.

Спустя неделю, часа в три ночи, раздался телефонный звонок. Это был отец, его голос был напряженным, испуганным, почти потусторонним.

— Твоя мать пыталась покончить с собой, — сказал он. — Сейчас она в интенсивной терапии, и врачи не надеются, что она выкарабкается.

Уже через пятнадцать минут мы с Дэном были в машине. Ехали молча. Дэн почувствовал, что сейчас мне меньше всего хочется разговаривать. И я в очередной раз восхитилась его благородством и душевной тонкостью, когда он оставил меня наедине с моими мыслями. В течение первых трех часов пути я беспрерывно курила, тупо таращась в окно, пытаясь представить, что же произошло и могла ли я это предотвратить.

Мы подъехали прямо к госпиталю. Отца мы застали в приемной интенсивной терапии. Обмякший, он сидел в кресле, смотрел в пол, и в углу его рта торчала дымящаяся сигарета. Он не обнял меня, не расплакался, даже не взял меня за руку. Он просто поднял на меня взгляд и тихо произнес:

— Лучше бы я ей ничего не говорил.

Я обняла его за плечи. Дэн перехватил мой взгляд, кивнул в сторону двери и вышел из комнаты.

— Что все-таки произошло? — спросила я.

— Несколько дней назад я наконец собрался с духом и сказал, что ухожу, больше не хочу жить с ней в браке. Ее реакция меня ошеломила. Я ожидал криков и истерики. Вместо этого — молчание. Она не хотела знать никаких подробностей, причин, ее даже не интересовало, ждет ли Молли своего часа. Она только сказала: «Прекрасно. Я рассчитываю, что ты соберешь свои вещи и съедешь до пятницы». В течение