бабкой Ани.
— Григорий Гаврилыч… родной вы мой, но ведь у меня на руках капитал! Как же быть-то? Я, право, в растерянности.
— В последние дни я много думал о тебе, Габи, — сказал он озабоченно и потянулся к графину. — Если не возражаешь, я выпью немного.
Она с готовностью взяла графин, налила ему и себе.
— Ты помнишь, душенька, те… номера? — спросил он вкрадчиво, напоминая ей об Астрахани, о тихом доме у пристани, где жила она с подружками под присмотром мадам Корф, приглашавшей к своим девочкам господ офицеров. Там Габриэла впервые встретилась с Басаргиным, и он, отправляясь на дальний безвестный островок в Каспийском море, увёз её а собой.
— Григорий Гаврилыч, ну не хочу я вспоминать о прошлом! — взмолилась Габи. — С того времени всё переменилось. Тогда я была сиротой и не имела ничего, а теперь… Нет, нет, мне даже стыдно вспомнить…
— Душенька, да ты что! — воскликнул он, — Я ни в коей мере не пытаюсь унизить тебя. Я имел в виду совершенно иное. Я подумал о твоём прекрасном замке, об этих великолепных комнатах… Ты могла бы пригласить девочек из Астрахани сюда, к себе… Представь: тёплый очаровательный вечер, на ай-ване звучит восточная музыка, внизу жарятся шашлыки и стучатся в ворота господа военные. Седоволосый швейцар в ливрее встречает господ, а они спрашивают: «Скажите, это и есть «татарские номера»?» — «Да, прошу-с!» — приглашает швейцар. Господа входят к тебе, разумеется, как к хозяйке, и восхищаются этим уютным местечком, где можно забыться от тоски и окунуться в роскошные кудри любви…
— А все эти лабазы с хомутами, вожжами и лопатами надо превратить в подвальчики с винными бочками, — продолжила Габи с улыбкой.
— Разумеется, душенька! Что может быть лучше, чем сидеть в прохладном погребке и пить винцо с шербетом!
— А как же с девочками, полковник? — шутливо спросила Габи. — Вы уверены, что они всё ещё у мадам Корф?
— Ну, если не они, то другие — какая разница! Главное — заполучить их. Об этом я побеспокоюсь.
Габи выпила ещё рюмку, раскраснелась и вся ушла в созерцание недалёкого будущего: музыка, жаркое, погоны, песни под гитару…
— А как посмотрят на «татарские номера» бакинские власти? — спросила, овевая лицо веером и нарочно задевая им моряка.
— Разве ты в ссоре с господином Бахметьевым? — спросил он игриво.
— Да нет, он — душенька…
— Я думаю, Габриэла, не надо чуждаться его: помощник в заведении «номеров» тебе необходим. Ты не станешь возражать, если я выпью ещё и немножко отдохну? — спросил он, усмехнувшись и покосившись взглядом в сторону спальни, и Габриэла почувствовала, как дёрнулась суровая ниточка.
Всю дорогу, от Гасан-Кули до Баку, купец Герасимов только и думал о Габи. Будто бы мало выпало ему невзгод без неё! Теперь ещё с этой фрейлейн судись! Все Михайлины капиталы при ней остались, все товары непроданные — у неё в подвалах! Санька был зол, как никогда. Беда за бедой сваливалась на его плечи. Совсем недавно «Св. Николай» сгорел и утоп у хивинских берегов, а теперь чуть было самого не отправили на тот свет: кое-как спасся.
Шкоут «Св. Андрей», войдя в бакинскую гавань, медленно лавировал, ища себе место для стоянки. Наконец, боцман увидел пустой причал и повелел опускать паруса. Музуры сбросили на воду катер, взяли шкоут на буксир и подтянули его к самому дощатому помосту. Не задерживаясь на корабле, купец прихватил с собой двух музуров и отправился к михайлиному замку. Портовые грузчики охотно указали дорогу. Поднявшись в горку и поплутав в переулках, Санька оказался у большого каменного здания без окон. У тяжёлых, обитых железом ворот стоял казак-часовой.
— Служивый, здесь ли купеческая вдова Герасимова проживает? — г- спросил Санька и подумал, как это подло и гнусно звучит — «вдова Герасимова».
— Тута, тута, — неохотно отозвался часовой.
— Впусти нас…
— Не могём, ваше степенство. Не велено никого впускать!
— Вот те и на! Да деверем я ей довожусь, понимаешь, дурья твоя башка!
— Нам всё одно, ваше степенство: хоть муж, хоть деверь. Не велено никого впускать.
— Ну, поди доложи ей, что родственник — купец из Астрахани в гости приехал, — попросил Санька, и стало ему скверно оттого, что и деверем себя назвал и родственником. Подумал с неприязнью: «Вот ведь оно как иной раз бывает!»
Казак снял ружьё с плеча, поставил к ноге, сказал вразумительно:
— Ну и дотошный вы, ваше степенство. Нельзя— значит нельзя. Хозяюшка сама сюда подходила и наказала: «Никого, служивый, ко мне не пропускай, пока я буду с шемахинским купцом Риза-ханом дела важные обделывать».
— Вон оно что! — удивился Санька. И тут небольшая дверца в воротах приоткрылась и выглянула из неё старуха.
— Кого тебе, соколик?
— Герасимов я… старший… Брат родной усопшего…
— Пропусти, — сказала бабка Ани казаку и ввела Саньку во двор, а перед музурами захлопнула дверцу.
— Однако тут у вас прямо царские хоромы, — удивился Санька, оглядывая огромный двор и дом с айванами и множеством дверей.
— Давай-ка, соколик, побудем пока здесь, во дворе, — сказала бабка. — Скоро Габичка освободится и выйдет.
— А чего она там делает, с этим купцом? — с обидой спросил Санька. — Могла бы сначала меня принять, а потом уж и его!
— Ва алла! — воскликнула служанка. — Экий вы бесстыдник, ваше степенство. Вот давай лучше шербетом тебя напою. Заходи сюда, ко мне, не стесняйся. Здесь я со своим ханом раньше жила. На, выпей пока чашечку, соколик…
В это время сверху донеслись голоса.
— Вот и дождался. Я же говорила, скоро освободится. Габриэла! — окликнула хозяйка служанку. — Тут к тебе ещё одна гость пришла. Из астраханских! Деверёк твой!
— О боже! — притворно воскликнула Габи. — Поднимайтесь сюда ко мне, ваше степенство.
Санька, взойдя по лестнице на высокий айван, увидел накрытый стол, за которым, судя по всему, уже достаточно попировали. Сам шемахинский купец стоял в сторонке и, тяжело пыхтя, надевал крючконосые лакированные туфли.
— Побыстрей, побыстрей, Риза-хан, — нетерпеливо поторапливала его Габи. — Ты же видишь: родственничек ко мне…
Разогнувшись, Риза-хан поклонился Саньке, схватил с вешалки сердари и заспешил вниз, во двор.
— Зайдёте как-нибудь, — бросила ему Габи. — А о ваших шелках и шалях я поговорю с моим… Простите, кажется, вас зовут Александром Тимофеевичем? — спросила она Саньку.
— Н-да, именно так, — буркнул он.
— Александр Тимофеевич, — обрадованно заговорила Габи. — Право, не знаю, что мне и делать с михайлиными компаньонами… Умер-то он так неожиданно, так внезапно… — Габи вынула из лифа платочек и промокнула поочерёдно оба глаза. — Не обращайте внимания на мои слёзы. Я до сих пор не могу забыть горя. Садитесь, дорогой Александр Тимофеевич, угощайтесь чем бог послал. Может быть, вы закупите у Риза-хана партию шемахинских шалей? Чудесные шали. И шелка наичудеснейшие!
— Фрейлейн, — не притрагиваясь к еде, сказал Санька, — вы, как говорится, сразу взяли меня на абордаж. Так что не судите и меня, ежели я не стану выкаблучиваться.
