вилась пунктирная змейка и под брюшком у нее стояло: Сусинген. Вот так Налимов! Позвонил Торосову: пускай по соответствующим каналам предупредит тамошних людей. Ну вот, а теперь пришла пора переключиться на Максудова, который в этот раз появился и вовсе без стука.
— Одна учительница нас посещала. Говорит, был на заочном отделении Арифов. Преподаватель. Биологический факультет. На общем собрании института его критиковали сильно: вейсманист-менделист- морганист. Больше всех Налимов критиковал: «Не позволим бросать тень на материалистическую науку». Потом заявление об уходе подавал.
— Кто? Налимов?
— Нет, Арифов. Факт нуждается в проверке, — педантично ответил старший лейтенант.
В руках у Норцова, влетевшего в комнату, были карточки с грифом справочного отдела. Нетерпеливо выхватив их у Норцова, я бегло отметил про себя, что о Снеткове и Суздальцеве зелененький старичок знает не больше нас. Уткнулся в третью карточку. Ага, Арифов! Под конвоем вопросительных знаков:
«Саид? Мухамеджанович? 1923 года рождения? Кандидат биологических наук с 1948 года? Лишен ученой степени в 1950 г.? Восстановлен в 1954 г.? С 1950 по 1956 в городе не проживал? С 1956 года восстанавливается на работе в пединституте? В 1963 уволен (или ушел)? С того же года — старший научный сотрудник института биологии Академии. Примечание: сведения получены по телефону от профессора, доктора биологических наук Салихджакова Батыра Алиевича (институт биологии). Нуждаются в строгой проверке». В нижней части карточки стоял адрес: улица Ивовая, дом 171, квартира 8.
Словно прочитав мои мысли, Норцов тотчас позвонил в институт биологии и повел разговор с секретаршей, плавность которого на второй же минуте внезапно нарушилась:
— Когда? Сегодня? Утром?
— Уехал? — вскочил я со своего председательского места. — Спроси, куда? Не в Москву ли?
— Куда? Не в Москву ли? — повторил в трубку Норцов. — Ну, спасибо, спасибо! Извините за беспокойство!.. Неизвестно уехал или не уехал, — сказал Норцов, обращаясь на сей раз ко мне и Максудову. — Но утром оформил отпуск.
Спешка Арифова вынуждала спешить и нас. Снова нетерпеливое ожидание у входа. Дверь отворила высокая красивая женщина с изможденным лицом. Маджид аль-Акбари уподобил бы ее тысяче лун, увы, омраченных тучами печали.
— К Саиду Мухамеджановичу? Вы опоздали. Саид Мухамеджанович уехал, и трудно сказать, когда вернется. Нет, не в Москву. Ледоруб и рюкзак. Значит, в горы, — о ледорубе и рюкзаке женщина говорила с плохо скрываемым раздражением. — Никаких подробностей сообщить не могу! Не интересовалась. «Все? — спрашивали ее подрагивающие губы. — Отстанете вы от меня, наконец?» Мы торопливо поблагодарили ее, оставили номер телефона с просьбой позвонить, если будут вести от мужа, и откланялись.
— Синяя Борода! Вот кто он такой, этот Арифов, — подытожил свои впечатления Олег.
Глава 2
1
Маленький старомодный автобус с вынесенным вперед радиатором покинул город почти на рассвете, и потому я добрался до «Хрустального ключа» сравнительно рано. Под ударами половника в руках у щекастой поварихи только-только прозвонил рельс, висевший на чинаре. И тотчас же по дорожкам, окаймленным зубчатым кирпичным пунктиром, заспешили к белому двухэтажному зданию, похрустывая щебенкой, женщины и мужчины в джинсах, техасах, халатах, пижамах, шортах и тренировочных костюмах. Когда суматоха улеглась и началась трапеза, я зашел во фланг двухэтажного здания и по скрипучей дощатой лестнице безошибочно вознесся в канцелярию.
— Насчет отдыхающего, того, что исчез. Из центра прислали, — обратился я к небритому мужчине, над которым висела табличка «Директор».
— О! — у директора от облегчения щетины на лице даже как бы поубыло. — Насчет Забелина? В самый раз.
Мы перешли в бухгалтерию. Там, задумчиво поглаживая бритую макушку, сидел над бумагами человек, в котором не трудно было узнать представителя районных властей. Он покрякивал, пыхтел, отдувался, сокрушенно покачивал головой, словом, различными способами показывал, сколь сложна стоящая перед ним задача. А задача, как выяснилось после нашей беседы с глазу на глаз, и впрямь была не проста.
С восемнадцатого июля по четвертое августа отдыхающий Иван Иванович Забелин жил в нормальном режиме всех отдыхающих «Хрустального ключа»: завтракал, обедал, ужинал; полдником, правда, иногда пренебрегал, зато вечером исправно съедал пирожок или печенье, оставшиеся от полдника. И вдруг четвертого августа после завтрака Забелин как в воду канул: ни на волейбольной площадке, ни на теннисном корте, ни в биллиардной — нигде и никто Ивана Ивановича в тот день не встречал. Сначала всполошились сотрапезники Забелина: две дамы — путевочницы и курсовочник, молодой человек, давно, впрочем, вышедший из юношеского возраста. Отсутствие Ивана Ивановича за столом в обеденное время дамы как-то перетерпели, вспомнив, что два или три раза он задерживался в горах, а однажды торжественно уведомил окружающих, что целый день проведет в городе. «Столица — все же есть столица, быть у воды да не напиться — так поступать нам не пристало, дабы не стать провинциалом». Эти слова настолько понравились младшей из дам, что она с разрешения Забелина записала их на салфетке. Теперь салфетка была приобщена к материалам дела и лежала перед нами на столе. К полднику тревога сотрапезников Ивана Ивановича возросла, а за ужином достигли своего апогея. В двенадцать ночи молодой человек, поощряемый дамами, забил тревогу. Подняли на ноги директора, директор — сестру-хозяйку, сестра-хозяйка — нянечек. Не оставили в покое, конечно, и сторожа. Но проку от этого никакого не было. Пятого августа в десять утра директор «Хрустального ключа» позвонил в Хандайлык. Представитель района выехал тотчас же, но в пути задержался: близ шоссе третьи сутки подряд велись взрывные работы. Наконец взрывники сочли свое дело сделанным, сняли дозоры, и к вечеру Мирза Эгамбердыев — так звали моего собеседника — смог добраться до дома отдыха. Начал он, естественно, с бумаг. Установил, что путевка Забелина, выданная десятого июля завкомом энского предприятия в городе Ф., действительна с восемнадцатого июля по десятое августа, что двадцать пять процентов ее стоимости оплатил Забелин, а остальные профсоюз, что зовут Забелина Иван Иванович. Запись в регистрационной книге дома отдыха содержала также указания на возраст Забелина (тридцать восьмой год рождения) и на его домашний адрес (Ф., улица Карагач, дом 12, квартира 24). Затем Эгамбердыев занялся вещами. В камере хранения лежал с восемнадцатого июля чемоданчик Забелина. Инспектор обнаружил в нем темно-синий свитер, испещренный перекрещивающимися белыми молниями, спортивные брюки с кожаной нашлепкой на заднем кармане, пару шерстяных носков и пару нейлоновых, старый номер «Огонька» с недостающими страницами. Перечень предметов, найденных в тумбочке у Забелина, состоял из двух пунктов: а) носовой платок и б) шагомер, зафиксировавший цифры 40375. Обозначили ли они шаги или какие-нибудь другие телодвижения, скажем, прыжки в длину, бег на месте, взмахи теннисной ракеткой — этого узнать не удалось, поскольку Забелина видели и бегающим, и прыгающим, и размахивающим ракеткой. Кроме того, он много ходил: вечерами по аллеям «Хрустального ключа», обычно в обществе какой-нибудь дамы (часто это была младшая его соседка), днем — по горным тропинкам, причем, как правило, в одиночку.
Эгамбердыеву, естественно, пришлось допросить лиц, соприкасавшихся с Забелиным изо дня в день: прежде всего, конечно, обеих дам и молодого человека не первой молодости. Ничего такого, за что можно было бы зацепиться, они не рассказали.
Полузадохшийся от сигаретного чада, я вышел на балкон. У моих ног, как, впрочем, и над моей
