спросил он.
— Вовсе нет. — Она откинула назад волосы характерным движением, которое всегда притягивало его взгляд. — Я только подумала…
— Что, моя дорогая? Что вы подумали?
— Что когда он вернется и решит, что должен вмешаться, вам тогда необходимо будет найти меня, не так ли?
— Да, очевидно. — На этот раз его улыбка была почти нежной. — Как это здорово, что вы нашли повод, из-за которого у меня возникнет необходимость найти вас. Теперь я не буду завидовать тому сержанту.
— Сержанту? — Она удивленно посмотрела на него.
— Ну, конечно. Надеюсь, вы помните, как резко поставили меня на место, когда писали свое имя и адрес этому полицейскому?
— Ах, вы об этом? — Она засмеялась. — Но ведь я была вынуждена так поступить, — пояснила она.
— Да, понимаю. По-видимому, я был недостаточно настойчив.
Она улыбнулась, но серьезное настроение уже вернулось к ней.
— Прошу вас, не шутите. Вам… вам действительно необходимо знать, как меня найти.
— Зачем?
— Ну, я же, по-моему, объяснила вам. Предположим, этот кузен, вернувшись, что-то предпримет, из- за чего у вас возникнут неприятности, тогда я должна буду вмешаться и объяснить ему все, потому что…
— Я уже сказал вам, что не допущу этого, — резко проговорил он. Так он с ней не разговаривал за все время, с того момента, как застал ее в своей квартире.
Он так сурово посмотрел на нее, что вокруг глаз собрались легкие морщинки, и она впервые подумала о том, сколько лет ему может быть.
— Вам придется тогда объяснять, что вы хотели проникнуть в квартиру убитого, чтобы заполучить компрометирующее вас письмо. По-моему, вам будет не совсем приятно объяснять это незнакомому человеку, не так ли? — тихо спросил он.
— Но почему же? Теперь ведь нет никакой опасности в такой откровенности. Я не замешана в убийстве, все закончилось. Кроме того, мне уже однажды пришлось объяснять все это незнакомому человеку. — На ее щеках снова заиграла лукавая ямочка. — Довольно ужасному человеку, который грозился послать за полицией, если я не расскажу ему все.
— О, Милая! — Он рассмеялся и взял ее за руку. — Я был очень груб с вами?
Она кивнула, не сводя улыбающихся глаз с его лица.
— Да, я помню. Я еще тогда подумал: «Она так прелестна, не теряй голову и не дай себя провести. Будь с ней тверд».
— Как это мило! Это составляет часть вашего «детского обаяния».
— Боже! Чего, чего?
— Да, да, детского обаяния.
— Во мне совершенно нет ничего подобного.
— Нет, есть. Вы очень хотели, чтобы я проявила к вам интерес, захотела что-то узнать о вас, словом, вы вели себя как маленький мальчик, который хочет, чтобы на него обратили внимание. Поэтому, — добавила она с улыбкой, — я и сделала то, чего вы так хотели.
— О, Милая, не надо, прошу вас. — Он прижался лбом к ее руке, которую продолжал держать в своей.
— Почему же?
— Просто потому, что от этого нестерпимо щемит сердце.
— О, мне очень жаль. — На мгновение ее рука потянулась к его склоненной голове, но она сдержала себя. — Мы несколько отклонились.
— Да, пожалуй. Так вы хотите назвать мне свое имя и адрес?
— Откровенно говоря, скорее всего не хочу. Это… это…
— Неразумно?
— Не столько неразумно, сколько, скажем, не в наших с вами интересах. Но с другой стороны, я не хочу, в конце концов, не имею морального права подвергать вас риску оказаться замешанным в чем-то таком, что может бросить тень на вас и сорвать вашу помолвку. И все это может произойти только из-за того, что вы не будете знать, как и где меня найти, чтобы я могла дать необходимые объяснения.
— Понимаю.
Он вытащил записную книжку, вырвал из нее листок и протянул ей.
— Напишите так, как писали нашему другу — сержанту полиции.
Она взяла карандаш, какую-то минуту с сомнением поглядела на него и, увидев, что он смотрит в сторону, написала
— Печатными буквами, чтобы было разборчиво, — улыбаясь, напомнил он, продолжая не смотреть на то, что она пишет.
— Я так и сделала, — сказала она. И, когда, подняв глаза, увидела его улыбающийся профиль, поймала себя на мысли, что очень завидует Эвелин…
— А теперь сложите листок.
Она с улыбкой выполнила его просьбу.
— Это что, такая игра?
— Нет, Милая. — Он повернулся к ней. — Все гораздо серьезнее.
Он снова вытащил записную книжку и, открыв, протянул ей.
— Положите, пожалуйста, сюда, под обложку. Я обещаю вам, — сказал он, убирая книжку в карман, — что не выну и не прочту ее, если только не случится то, чего вы опасаетесь.
Хилма от удивления широко раскрыла глаза.
— Вы хотите сказать, что сможете удержаться и не посмотреть?
Он кивнул головой.
— Ну, — медленно проговорила Хилма, — по-моему, это очень суровое испытание характера.
— Я тоже думаю, что это будет неплохим экзаменом, — серьезно согласился он.
Она рассмеялась.
— Мне кажется, нам давно пора возвращаться. Мы и так слишком долго отсутствуем. Я уверена, что Роджер уже ищет меня.
Он не поднялся, только смотрел на нее так, словно хотел навсегда запечатлеть в своей памяти, затем нагнулся и поднял что-то блестевшее на дорожке.
— Ваша маска, Милая.
— О, да. — Она испугалась, оттого что так легко забыла о реальности… Со щемящим чувством Хилма вдруг осознала, что все это время она страстно ждала его поцелуя. И хотя она прекрасно понимала, что в их ситуации не следует заходить так далеко, чувство разочарования не покидало ее.
Всю дорогу, пока они шли по темной тисовой аллее, он нежно держал ее за руку. Очень быстро, как показалось Хилме, они подошли к двери, и он тихо сказал:
— Идите вперед. Мы не должны возвращаться вместе. До свидания, Милая.
Он открыл ей дверь и пропустил вперед. Она оказалась на лестнице одна.
На какое-то мгновение она испытала острое желание повернуться и убежать снова в ночь… подальше от добропорядочного и надежного Роджера и всего того, что он собой олицетворяет…
Несколько секунд она стояла на лестнице не в силах справиться с нахлынувшим на нее чувством отчаяния и щемящей тоски. Наконец она взяла себя в руки и стала медленно подниматься по ступенькам.
Было бы не очень легко объяснить Роджеру такое долгое отсутствие, но, к счастью, Барбара, оказавшаяся рядом, пришла на помощь.
— Ты, наверное, довольно сильно порвала свое платье, дорогая? — с участием спросила Барбара.
