— шум и пестрота, лай собак, запахи фруктов и перца чили. Огромные связки кукурузы, бобы, тыквы, помидоры, семена чиа и амаранта, тропические плоды и колючий грушевидный кактус нопаль, растущий в полупустынях. Торговцы наперебой предлагают мясо индюков, дичь и рыбу. Тут я впервые попробовал душистый пенистый напиток из зерен какао.
Из толпы вынырнула закутанная в белоснежную накидку женщина, и я узнал в ней Миктони. Ее юбка покрыта замысловатыми узорами, а на голове красовался богатый убор из перьев.
— Тебя могут узнать, — прошептал я, прижимаясь к ней в толпе. — Надо было одеться скромнее.
— Здесь полно таких же, как мы, богатых и праздных, — беспечно возразила она. — Пойдем пить пульке! Ты угостишь меня?
Пульке приготавливался из сока агавы и предназначался для знати. Этот напиток кружил голову, притуплял внимание и развязывал язык. Поэтому я охотно повел свою мнимую возлюбленную угощаться пульке. Когда она изрядно выпьет, мне легче будет задавать вопросы…
— Миктони, — как можно ласковее произнес я, наливая ей очередную порцию пульке. — Чем так озабочен твой муж? Я видел его в храме… он бледен и встревожен. Неужели он что-то узнал о нас с тобой?
Разумеется, на самом деле ничего подобного я не предполагал. Я хотел незаметно втянуть ее в разговор на интересующую меня тему. И это удалось.
— Нет…
Она плохо держалась на ногах, и мне пришлось обнять ее.
— Тогда что же?
Если она и вправду вела свой род от Ицкоатля, то должна знать хоть часть тайны. Во всяком случае, я надеялся на это.
— Его и жрецов волнует другое. Мне нельзя даже думать о том, чтобы… Нет! На моих устах лежит печать смерти. Тебе лучше не знать…
Я крепче прижал ее к себе, чувствуя ее тепло сквозь легкую ткань одежды, и вопросительно заглянул в глаза.
— Я не могу… — простонала она, пытаясь высвободиться из моих объятий. Но пульке уже успел подействовать.
— Почему? — одними губами произнес я. — Разве мы не давали друг другу клятвы, призывая в свидетели Солнце? Разве…
— Нет, нет… — вяло сопротивлялась она. — Я не смею… Если я только помыслю об этом, то… жрецы узнают. Они убьют меня, и я не смогу сопровождать Солнце на его пути от зенита к закату. Я даже не попаду в Тлалокан…
— Тлалокан? Что это?
— Разве ты не знаешь? — Она пьяно улыбнулась. — Ты смеешься надо мной, мой Шиутекутли… Каждый маленький мальчик знает, что Тлалокан — это желанный, цветущий рай, обитель бога дождя. Но если я… — ее тело сотрясала дрожь, а лицо побледнело, — то мне не будет доступа туда…
— Если ты… — побуждал я ее высказать запретную мысль. — Если ты… что? Говори же! Я готов разделить с тобой любую судьбу, даже жертвенный алтарь…
При упоминании о жертвенном алтаре передо мной мелькнули свирепые лица жрецов, и я невольно содрогнулся. Но мне во что бы то ни стало следовало вызвать Миктони на откровенность, поэтому приходилось пускаться на любые ухищрения.
— Не проси о невозможном! — взмолилась она. — Я погибну и погублю тебя… Мы будем прокляты. Нашей участью навеки станет Миктлан — низший подземный мир, которым правят бог и богиня Смерти. Ты этого хочешь?…
Я молчал, глядя на нее умоляющим взглядом.
— Жажду разделить с тобой все, — соврал я, ужасаясь, как великолепно я прикидываюсь.
Она тяжело вздохнула и провела рукой по лицу.
— Теперь ты знаешь, почему меня зовут Миктони. Это имя, созвучное Миктлану. Оно напоминает о смерти. Оно как тавро, отмечающее посвященных. Беги! Беги от меня прочь, если хочешь спастись! Забудь обо мне! Выбрось меня из своего сердца…
Я ликовал! Это уже было хоть что-то. Я узнал, как мне вычислить посвященных в тайну. Быстренько перебрав в уме имена высших жрецов и знати, я понял, что их совсем немного.
— Что ты, дорогая? — с пафосом воскликнул я, продолжая свою игру. — Я буду с тобой, что бы нас ни ожидало. Я твой, и в жизни, и в смерти.
Она заплакала. А мне впервые стало неловко.
Чтобы успокоить Миктони и переключить ее внимание, я повел ее на другую половину рынка, где выставляли свои товары резчики по камню, гончары, ткачи и ювелиры. Обстановка здесь была несколько иная. Посетителей зазывали цирюльники, предлагали свои услуги носильщики и судьи, следившие за порядком и честностью совершения сделок. Торговцы продавали товары, привезенные из далеких земель, а также пленников, назначенных к принесению в жертву.
Миктони нравились горячие лепешки из маиса, и я купил ей целое блюдо.
Мы не спеша прогуливались, рассматривая воинские облачения и оружие, яркие перья тропических птиц, золотые изделия, горный хрусталь и бирюзу. Я купил ей в подарок полированные бусы из жадеита, пару золотых браслетов и великолепный плащ, искусно расшитый перьями.
Она была счастлива и что-то беззаботно напевала себе под нос, забыв и о своих страхах, и о тайне…
Марат почти закончил записывать очередной возникший в его сознании эпизод, как зазвонил мобильный телефон. Он не сразу сообразил, что должен ответить.
— Я все еще там, на чертовом рынке… — пробормотал он.
На экране мобильника высветился номер звонившего. Марат сразу собрался, посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось десять минут. Он закрыл глаза и постарался расслабиться. Минуты пролетели, как одно мгновение…
Калитин включил ноутбук, пощелкал клавиатурой и уставился на экран. Он внимательно прочитал то, что на нем появилось, выключил машину и задумался.
Постепенно его мысли вернулись к написанному. Марату действительно удавалось избавляться от странных видений, перенося их на бумагу. Но с каждым новым «откровением» его все больше и больше занимал вопрос, какую такую тайну он пытался раскрыть? Империя ацтеков давным-давно перестала существовать, Теночтитлан разрушен, древняя цивилизация исчезла с лица Земли. А он все еще решает непонятную проблему?
«Что это может быть? — спрашивал он себя. — Поиски сокровищ? Но ацтеки не прятали своего золота, оно все было на виду. Приходи и бери, что и сделал Кортес. Тайные знания? Не похоже. Тут кроется что-то другое… Если даже предположить невероятное, и эти воспоминания — мои собственные, почему я не знаю, что я искал?»
Марату казалось, что внутри него объявился неизвестный ему, незнакомый человек. Этот человек жил своей жизнью и не собирался делиться секретами с Маратом. У этого, другого человека, была какая-то цель. Он упорно шел к ней, не считаясь с желаниями и помыслами Марата Калитина.
Он находился в полнейшем замешательстве. В его душе, привыкшей к порядку, воцарился хаос.
Он набрал номер Закревской и, без приветствия, без какого-либо вступления, спросил:
— Лина! У меня может быть раздвоение личности?
— Я так не думаю, — осторожно ответила она. — А что случилось? Тебе плохо?
— Это излечимо?