— Я не понимаю, супруг мой… Что я должна делать?
— Я не намерен повторять. Ведь вы не глухая. Садитесь за стол — и приступайте.
— Но… как же так? — лепетала она, вновь пугаясь. — Я ни в чем не виновата! Герцог де Немюр сознался во всем! Он — преступник! И вообще — почему он не в цепях?.. Он, пытавшийся надругаться над своей королевой!
Де Немюр молчал, но тоже с удивлением смотрел на короля.
— Пишите немедленно, мадам! — Людовик взял Бланш за локоть и чуть не насильно подвел к столу. — Садитесь! — Он усадил ее на стул. — Вот вам перо. Чернила. Бумага… И, не дай Бог, хоть одно написанное вами слово будет неправдой!
Королева увидела, как тяжело он дышит. Какие у него бешеные глаза. В таком состоянии она своего мужа еще никогда не видела! Что делать?.. Она протянула дрожащую руку и взяла перо.
— Так-то лучше, — произнес Людовик. Он взглянул на Робера. — Вы удивлены, кузен? Вы ожидали, что сейчас войдет стража, закует вас в цепи, что вас опять швырнут в подземелье… Или сразу вздернут на самой высокой башне Шинона?
— Признаюсь, да, ваше величество, — ответил де Немюр.
— Герцог! Мой отец, Филипп-Август, мир праху его, говорил мне: «Луи! Самое главное для короля — читать в сердцах своих подданных. Это важнее всего.» И я всегда старался следовать этому завету. Неужели вы думаете, что я не понял, почему вы решили оговорить себя? Почему вы защищали королеву? Вначале, честно говоря, я подумал, что вы хотите спасти честь моей супруги. Но, попытавшись представить ход ваших рассуждений, я понял, что вы мыслили куда глубже; что вы защищали отнюдь не только честь Бланш де Кастиль. Нам известно, как неспокойно в нашем королевстве; как алчные и неразборчивые в выборе средств дворяне и бароны жаждут никем неограниченной власти, стремятся к раздорам и ссорам между собой, чтобы побольше награбить под любым более-менее благовидным предлогом. Им дай только повод — и они поднимутся и против своего короля. И во Франции вспыхнет война, которая может привести к ужасным и необратимым последствиям. А какой повод может быть лучше этого, — что королева изменяет государю… и, возможно, дети ее, принцы и принцессы, включая и моего наследника Людовика, не являются детьми короля Франции! Ибо измена моей супруги, безусловно, поставит под сомнение законность рождения всех моих сыновей и дочерей без исключения. Пятно ляжет на всех наших чад. И тогда страну раздерет на части война, польется кровь, дворяне будут рваться к трону… И я, возможно, буду не в силах остановить этот кошмар. Ведь и моя власть шатка, ведь я сам первый из потомков Гуго Капета вступил на французский престол не по праву избрания, а по праву наследства. Я полагаю — нет, я уверен, и граф де Брие согласился о мною, — что вы, герцог де Немюр, руководствовались в вашем столь удивившем нас вчера поступке и этом позорном для вас и грозящем вам смертью признании именно этими соображениями. И это доказывает мне, как бывало уже не единожды, ваши благородство, ум, высокие нравственные понятия… Вы защищали не только честь Бланш, но и меня, моих детей, мою Францию. Я прав, герцог?
— Государь, — промолвил Робер, — мне нечего ответить вам…
— Мне не нужен ваш ответ. Я читаю его в ваших глазах. Придите же ко мне, кузен! Я прощаю вам вашу вчерашнюю ложь, — ибо она была на благо всего нашего королевства.
Де Немюр подошел к королю и хотел опуститься на колено и поцеловать его руку, — но Людовик горячо обнял его и прижал к груди, воскликнув чуть не со слезами:
— Здесь, у моего сердца ваше место, Робер! — и добавил: — Как был бы я счастлив … Какой прекрасной страной могла бы быть моя Франция, если бы у меня при дворе было бы хотя бы двадцать дворян, подобных вам!
Затем король обернулся к столу, за которым сидела Бланш.
— Мадам! Вы написали? Не забыли упомянуть о герцоге де Ноайле? Об Инес де Луна?
Она протянула мужу бумагу. Людовик пробежал ее глазами и подал герцогу:
— Прочтите, кузен… Все ли здесь правда?
Де Немюр покачал головой и не взял лист.
— Я уверен в этом, сир.
— Что ж… Поставьте свою подпись, сударыня, и число. И запечатайте этот документ своей печатью.
Королева, скрипя зубами гораздо громче, чем пером, подписала документ и запечатала его своим кольцом-печаткой.
— Итак, — сказал Людовик, — у нас теперь есть документ, подтверждающий вашу полную невиновность, герцог. Мадам! Эту бумагу я передаю герцогу де Немюру. Ему она поможет, если это понадобится, обелить свое доброе имя. А, главное, — избежать вашей расправы, на которую вы, насколько мне известно, вполне способны. Я уверен, что наш кузен не употребит этот документ вам во вред, если вы его к этому не вынудите, сударыня.
— Я клянусь своим распятием в том, что никогда и никому не покажу содержание этой бумаги, — произнес герцог. — Лишь если мне будут угрожать смертельная опасность… или бесчестие.
— Вам — или вашим близким, кузен, — поправил его король.
— Но у меня нет близких родных, государь.
— Но ведь вы когда-нибудь женитесь, герцог. И у вас будут дети.
— Вы правы, ваше величество, — произнес де Немюр, глядя на Бланш своими холодными серыми глазами. — Если опасность будет угрожать мне, моей жене или моим детям, — этот документ в течение трех дней окажется в руках короля…
— И я буду знать, герцог, что вы в беде, — закончил Людовик. — И берегитесь, мадам! Если наш кузен умрет какой-нибудь подозрительной или насильственной смертью, первой на подозрении тоже окажетесь именно вы!
Королева с ненавистью переводила взор с мужа на де Немюра. Она чувствовала себя униженной… Раздавленной… Негодяи! Оба они — негодяи и подлецы!
— Мне кажется, вы утомлены, мадам, — сказал король, делая вид, что не замечает горящих глаз жены. — Ступайте к себе. Вам нужен покой. Завтра утром мы уезжаем из Шинона в столицу.
Бланш вышла из залы, еще раз, уже у двери, метнув полный ненависти и жажды мести взгляд на де Немюра. Робер увидел его и прекрасно понял его значение. Это было молчаливое объявление войны, — не на жизнь, а на смерть.
— Возьмите, кузен, — промолвил Людовик, протягивая герцогу бумагу. Де Немюр взял ее и сделал шаг к камину. Но король угадал его движение и остановил его, сказав:
— Герцог! Не делайте этого.
— Разве недостаточно с ее величества того унижения, которому она подверглась, государь? Этот документ должен быть сожжен.
— О нет. Храните его, кузен. Я знаю, что вы исполните свою клятву и не воспользуетесь им из прихоти или низкой мести. Как не сомневаюсь в том, что мою супругу лишь этот клочок бумаги остановит теперь, чтобы немедленно не покончить с вами.
Де Немюр заколебался.
— Я настаиваю, герцог. Я повелеваю вам! Не уничтожайте документ.
Робер склонил голову:
— Я повинуюсь, сир. — И он положил бумагу за пазуху.
Людовик опять сел в кресло и забарабанил пальцами по подлокотникам. Он был в невеселом раздумье.
— Итак, — начал король, — в моих глазах вы очищены ото всех обвинений, кузен. И я должен был бы немедленно освободить вас. Но есть одно «но».
— Догадываюсь, какое, государь, — слегка усмехнулся герцог. — О моем преступлении в Немюр- сюр-Сен узнали. Пошли слухи.
— Увы, дорогой Робер. Откуда они начали идти — не понимаю. Уверен, не от Бланш. Она не была заинтересована в том, чтобы это дело всплыло на поверхность. И, конечно, ее верная Инес де Луна тоже не могла проговориться.
— Полагаю, это сделал Рауль де Ноайль, — сказал де Немюр. — Возможно, он рассказал моей … нет, не невесте, уже не невесте, — герцог криво улыбнулся, — Эжени де Монморанси. А она — отцу… ну, и,
