жреца, то в объятиях дев, почитающих богиню Рати.
«Великое и тут поле для семян Живого Глагола Божьего».
Шумливая радость хлестала в доме через край. Жена забыла об измене мужа своего, слуги и служанки радовались не столько об исцелении господина своего, сколько предвкушали мир и покой в доме; но вот Самуил предупредил старейшин:
— Гость наш — великий чудотворец не после доброго отдыха. Не стоит оттягивать время трапезы. Радость же в этом доме, думаю, не иссякнет в одночасье.
Старейшины закивали согласно и, расступившись, пропустили вперед Иисуса, низко ему кланяясь. Он не стал противиться такому почету.
Вот они за трапезным столом. Иисус на самом почетном месте. Даже хозяин дома Самуил лишь по правую его руку. Наполнены кубки добрым, многолетней выдержки вином. Самуил привстал, чтобы произнести тост во славу великого гостя, но в трапезную буквально влетел слуга, явно встревоженный, и упрек Самуила слуге за столь несвоевременное вторжение в трапезную не сорвался с языка. Самуил лишь спросил:
— Что стряслось?
— К гостю нашему вестник от магараджи Кашмира Шалевахима!
— Пусть войдет, — стараясь как можно спокойней и достойней распорядился Самуил. — Мы выслушаем его.
Когда в трапезную вошел посланник магараджи, старейшины даже встали, чтобы приветствовать нежданного гостя, ибо им был первый советник правителя. И у каждого в голове:
«С добрым словом или с худой вестью?!»
Советник же, склонив почтительно голову перед Иисусом, заговорил торжественно:
— Царю Кашмира известно стало о прибытии с караваном великого пророка, и царь пожелал видеть его. Он ждет тебя, — поклон Иисусу, — завтра к полудню.
Новость, ошеломившая всех. Даже самого Иисуса. И трапеза пошла совершенно не по задуманному Самуилом: Иисуса теперь можно было не представлять старейшинам, как Великого Мессию, ибо чудесным исцелением он показал свою силу, полученную от Бога, а такой своевременный почет от магараджи как бы довершил славу Иисуса — значит, не по слову его, Самуила, он обретет великий авторитет, а по заслугам своим. По благословению Господа.
И теперь уже кубки осушили за то, что Саваоф-Яхве послал к ним Мессию. Не единожды осушили.
Иисус воспринимал происходящее с полным достоинством, хотя мысли его были уже там, во дворце магараджи Кашмира: он сразу начал готовиться к беседе с ним, прокручивая самые неожиданные повороты в той беседе, от которой, как он справедливо считал, во многом будет зависеть его дальнейшая проповедническая деятельность. И, быть может, то уважение, какое ему сейчас оказывают старейшины, не получит дальнейшего развития, если магараджа запретит ему проповедовать.
А такое, как он предполагал, вполне возможно.
Окончилась, наконец, трапеза. Омовение, молитва, и долго Иисус не мог заснуть, тяготясь думами, хотя душа его не предвещала недоброго. Ей, конечно, видней, и все же нельзя попасть впросак во время столь высокого приема. Однако усталость и выпитое вино делали свое дело: Иисус заснул крепко и даже спал более обычного, а Мария не будила его, лежа рядом, стараясь не шевелиться и даже дышать шепотком. Она бережно охраняла его безмятежный сон, и когда в опочивальню вошла посланная Самуилом служанка, Мария предостерегающе подняла палец.
Впрочем, служанку это не остановило: она получила повеление господина своего разбудить спящих гостей и не собиралась с нежеланием относиться к его повелению. Произнесла громко:
— Вас ожидает утренняя трапеза. Все готово для омовения перед утренней молитвой.
Иисус встрепенулся и с упреком посмотрел на Марию.
— Не гоже заставлять хозяев томиться в ожидании нашего пробуждения.
— Но ты так мило спал, что я не решилась будить тебя, — с нотками виноватости в голосе оправдалась Мария и нежно поцеловала Иисуса в лоб.
Служанка, улыбнувшись, вышла из опочивальни.
Время полетело стремительно: омовение, молитва, завтрак, выбор одежды, в какой идти в царский дворец, мнениями же о предстоящем приеме делились как бы, между прочим. Лишь один совет Самуил повторил не единожды:
— Не унижай себя раболепием у трона правителя. Не начинай беседы, пока он не сойдет с трона и не предложит возлечь на подушках.
— Судить буду по обстоятельствам, — всякий раз отвечал Иисус. — Совет твой, однако же, не лишний. Я принимаю его и вести себя стану достойно.
Самуил взялся самолично проводить Иисуса до дворца, имея тайную надежду оказаться на приеме — Иисус уловил его желание и решил добиться этого. Тем более что Самуил станет свидетелем беседы, какая произойдет во дворце, и о ней узнают старейшины не из уст его, Иисуса, что станет более убедительным фактом.
От дома Самуила дворец недалеко. Десяток минут ходьбы, и вот они — стены. Высокие, мощные, из тесаного камня. Зубцы для укрытия ратников от вражеских стрел и копий, будто вскинутые головы кобр, предостерегающе раскрыленные.
Впечатляет.
Ворота во дворец предусмотрительно открыты. В створе их — советник магараджи и еще несколько ближних слуг правителя. Они в явном недоумении, отчего гость не один, и не знают, как к этому отнестись. Иисус, сразу же проникнувший в мысли первого советника, решил не ждать его вопроса:
— Я пришел не один, ибо хочу беседовать с царем вашим (он сделал ударение на слове — вашим) не с глазу на глаз, но при свидетеле. Так рекомендовали мне старейшины из общины моих соплеменников, а купец Самуил не на последнем месте в общине. Он уважаем даже старейшинами.
Ответ прозвучал не сразу. Решал невероятно трудную задачу первый советник несколько минут, Иисус же с Самуилом терпеливо ждали. Вот, наконец:
— Хорошо. Желание гостя — свято.
Тут же один из ближних слуг засеменил по аллее к мраморным ступеням дворца, удивительного своей воздушностью и монументальной основательностью.
Двор благоухал розами и жасмином; разновеликие фонтаны, выплескивая радужные струи из львиных пастей и змеиных ртов, веяли прохладу.
«Что говорят фонтаны? — определил Иисус. — Демонстрируется, что здесь правят арийцы? А змеи? На стенах? И вот здесь? Не почитает ли магараджа себя потомком мудрого Астика, сына праведника Джараткару и сестры царя змей Васуки? Любопытно…»
Когда ввели их в тронный зал, Иисус убедился, что его предположения верны: трон как бы демонстрировал истоки царской власти и саму суть этой власти. Чрезмерную ее суть. Поразила Иисуса поза правителя, более похожая на статую, чем на живого человека. На гордой голове царя — венец в виде сплетенных змей, которые своими телами оберегают чистейшей воды бриллиант, олицетворяющий солнце; спинка трона — мощное тело змеи с золотой чешуей, подлокотники — мощные тела львов со свирепо оскаленными пастями, а на головах этих львов бездвижно покоятся ладонями вниз руки правителя; ноги львов, они же ножки трона, как бы вцепились когтями в спину слона, на голове которого покорно сложенный хобот. На хоботе этом покоились ноги правителя в сандалиях из крокодиловой кожи, унизанной драгоценностями.
«Что? Под ногами Арджуна один из восьми слонов, подпирающих землю? Да, цена себе. Что же, стану играть на мании величия, но не унижая себя».
— Рад приветствовать тебя, великий магараджа. Вижу, род твой идет от мудрого Астика, сына праведного Джараткару и сестры царя змей Васуки.
Бездвижное лицо-маска магараджи просветлилось довольством, а голова еще более вздернулась, польщенная столь почтительной речью.
Иисус продолжал:
— Ты — сын Солнца, пандавасами, и гордишься этим, ибо твой род много сделал для победы над
