Спросил сколько стоять будем, услышал ответ, назвал сумму, весьма немаленькую, к слову, раза так в полтора больше, чем берут за стоянку в Новой Фактории, пересчитал полученные деньги, кивнул и удалился величественно. На прощание сказал, правда:
— Мы сюда всех пускаем и всем рады. Воды взять, топлива, едой закупиться, в кабаках повеселиться — всегда пожалуйста. Но если ты здесь свои приватирские дела решать начнешь, то рады тебе уже не будем. Надеюсь, что ты понял.
Пришлось сказать, что понял.
— Иван, ты все же за шкипером нашим приглядывай, — сказал я на прощание мотористу, когда портовое начальство уехали и экипаж начал расходиться.
Тот усмехнулся, оглянулся, убедившись, что Игнатий разговора не слышит, сказал мне тихо:
— Одного решили вообще не отпускать. Каждый раз с ним не меньше двоих будет.
— Ага, вот это хорошо. А то сам знаешь, зачем пришли, не хватает только, чтобы к отходу шкипер опять пропал.
— Не пропадет.
Дневная жара отступала, рабочий день в порту закончился, и освободившиеся от дневных забот морячки дружно тянулись к выходу, за развлечениями. А город, судя по всему, готов был эти самые развлечения предоставить. Когда мы с Байкиным прошли ворота, я немного удивился. Ожидал увидеть все же город, а сразу за портом начиналось какое-то беспорядочное скопление развалюх под тростниковыми крышами, среди которых направления движения можно было определить лишь по натоптанной земле — тротуары в Вольном, похоже, никто никогда не мостил, и мостить не собирался.
Похоже, что застройка шла без всякого плана, кто где клочок земли ухватил, там свое заведение и поставил. Архитектура была совсем тропическая, то есть подчас без лишних окон и даже стен, лишь навесы, столбы, ну и всякие кухни да подсобки закрыты кривоватыми досками.
— Всеми ветрами кабаки эти продуваются, — сказал я.
— Да и пусть, хозяевам до этого дела нет, — хмыкнул Байкин. — Это же для морячков, а их тут в сезон штормов и не бывает. А в другой сезон и так жарко, что деньги тратить на стены? Пьют и ладно.
— А местные где гуляют?
— И здесь, и дальше от берега, — мазнул он рукой куда-то в сторону склона, по которому город взбирался на холм.
В кабаке, возле которого мы шли, было уже много народу, почти все столики заняты, в основном как раз моряками. Хватало уже и потаскух из татуированных негритянок — одетые в открытые платья из дешевого яркого ситца, они гуляли по улицам, приставая к прохожим, заходили в кабаки, где их хватали за задницы, а они притворно испуганно взвизгивали. На маленькой сцене в самой глубине зала под навесом тихо наигрывал квартет таких же негров. Наигрывал, мягко говоря. Не слишком впечатляюще.
Стоило нам миновать кабак, как на его веранде послышался шум, ругань, потом звуки ударов. Оглянувшись, мы увидели двух огромных вышибал, волокущих кричащего и брыкающегося человека к выходу. Разбежавшись, они запустили его с крыльца так, что тот пролетел весь проулок поперек и хлопнулся в пыль, испачкав лицо и разбив в кровь нос. Поднявшись на подгибающиеся ноги, пьяный — а пьян он был здорово, — схватился за кобуру, но выхватывать револьвер не стал, потому что один из вышибал уже целился в него из короткой двустволки.
— Иди отсюда, — сказал второй, лысый, с круглой бородкой и с золотой серьгой в ухе. — Стрельнешь кого — уже с утра висеть будешь у рынка. Не дури. Вести себя надо уметь.
Пьяный посмотрел на них, явно пытаясь сфокусировать взгляд. Кровь текла из носа, смешиваясь с соплями и слюной, и капала на клетчатую серую рубашку. Потом все же смысл сказанного до пьяного дошел. Он выругался, махнул рукой и пошел в сторону порта, раскачиваясь как трава на ветру. А вышибалы, явно к такому привычные, повернулись и зашл обратно в кабак.
— Видишь, как тут все просто. А мог бы и попытаться стрельнуть. И тогда вышибале ничего бы не было. Впрочем, вышибалам никогда ничего не бывает, если уж совсем на кого-то важного не занозится.
— А важные по этим помойкам ходят? — усомнился я.
— Нет, — усмехнулся Петр. — Поэтому им ничего и не грозит. Всему в этой жизни свое место.
Это верно. А это место выглядело довольно опасным. Просто потому, что сразу много оружия и много алкоголя. Да и не одни морячки здесь гуляли, это видно сразу, стоит только приглядеться. Иные больше Фому с товарищами напоминали, и взглядом, и повадками, и манерой одеваться. Недаром город Вольный, что на острове Овечьем, почитается за бандитское убежище. Границ в этом мире нет, если не поймали на горячем там, где ты пакостишь — ничто не мешает тебе сюда с попутной шхуной приехать и прогуливать добычу.
Где искать Кривой тупик никто из нас понятия не имел. Хуже того, не слишком хорошо ориентировались в этом и местные. Подсказал дорогу какой-то совсем пьяный мужик, услышавший наш разговор с бордельным привратником. Испросив у нас мелочи на пиво, он махнул рукой вдаль по улице, сказав, пахнув перегаром так, что чуть с ног не сбил:
— По улице вот так идешь — увидишь рюмочную 'Окунь', так? И вот за ней прямо вот так прямо идешь, — он мазнул рукой вправо.
— Направо, в смысле? — уточнил Байкин.
— Я сказал — от так прямо, — повторил жест пьяный. — Куда показал, видишь? И вот так иди.
— И дальше чего? — поторопил я его. — Давай дальше, не зависай.
— Так идешь, идешь, а это он и есть, Кривой тупик ваш, значит.
— Ага, — кивнул я и уточнил, махнув рукой: — Вот так прямо, да?
— Точно, туда и прямо, — подтвердил пьяный.
Мы пошли дальше, внимательно глядя по сторонам и под ноги, чтобы в конский навоз не вступить, который тут никто не убирал, похоже. А лошадей при этом хватает, у всех кабаков по коновязи, и те не пустуют.
— А в Кривом тупике что ищем? — уточнил Байкин.
— Дом за зеленым забором, говорят, что он там один такой.
— Посмотрим, один ли.
Веселье вокруг разгоралось все пуще, из-под всех навесов слышались крики пьющих, пиликанье скрипок, бренчание гитар, где-то топали каблуки в танце. Из открытых окон борделя, защищенных от нескромных взглядов тростниковыми жалюзи, доносились стоны и вздохи жриц любви, старательно, но не очень талантливо изображающих страсть.
Кривой тупик и вправду был кривым. Состоял он из десятка домов, которые прижимались друг к другу явно без всякого участия архитектора. В домах было два кабака, бордель, на крыльце которого сидел целый выводок негритянок, явно обсуждавших прохожих и над всеми хихикавших, ломбард с зарешеченными окнами, маленькая гостиная и пяток просто жилых домов, с крошечными двориками, при этом укрывшимися за высокими заборами. Зеленый забор был почти что напротив бара 'Акульи зубы', над дверью которого висела невероятного размера зубастая челюсть.
— Это чья, интересно? — спросил я.
— Как чья? — удивился вопросу Байкин. — Большая белая, видишь — вон зубы треугольником и очень крупные. Только у нее такие.
Я сделал себе выговор за дурацкие вопросы. Опять попался на детской наивности, тут ведь такое с младенчества знать должны.
— Вот сюда и зайдем, — пришел я к выводу. — Тут и сесть можно, и дом видно хорошо. Поглядим, что там к чему.
— Надо бы и с другой стороны глянуть, — сказал Байкин.
— Не сейчас. Сначала прикинуть надо, как туда зайти так, чтобы ничьего внимания не привлечь. А как хозяин даже не дома, а вот здесь, в 'Акульих зубах' сидит и сидр сейчас пьет? И увидит, как мы вокруг его дома шляемся.
— Ну, в проулочек у его забора и помочиться зайти можно, — усмехнулся Петр.
— Тут уборная на задах, зачем туда ходить?
— Верно.
Деревянные ступени гулко отозвались у нас под сапогами, скрипнули низкие распашные двери, когда
