- Простите, не могли бы вы сказать, сколько вам лет? - спросил он.
- Сорок один, - ответил тот. - Но выгляжу-то я на все шестьдесят...
- Вам здорово досталось?
- Досталось? - хрипло переспросил незнакомец. - Что ж, можно сказать и так, мистер, можно сказать и так! - Он с какой-то обреченностью вздохнул и провел тяжелой, покрытой шрамами ладонью по лбу и по лицу. - Вы разглядывали эту старую вывеску! - неожиданно заявил он, ткнув вверх своим посохом.
- Да? - удивился Дэвид. - Пожалуй, действительно разглядывал. А в чем дело?
- Я помню, как ее малевали, приятель.
- Наверное, она смотрелась тогда совсем по-другому, - заметил Дэвид.
- Вот именно. Так же, как и я... Да, в те дни на этого конягу было приятно посмотреть... Хотя, по правде говоря, тот малый - художник намалевал чересчур уж круглые бока и, кажется, слишком длинные бабки. Но грива и хвост были хороши. А какой гордый взгляд! Удивляюсь, как еще хоть что-то осталось. Двадцать пять лет прошло... Гостиницей тогда владел Том Ларкин.
- Двадцать пять лет - это долгий срок, - сказал Дэвид.
Его собеседник кивнул.
- Иногда даже больше, чем долгий.
- Вы тогда жили здесь?
- Я здесь родился. Не доводилось слышать имя Баукер, нет? Бен Баукер?
- Нет, не доводилось.
- Значит, вы не из местных?
- Нет, приплыл из-за океана.
- Откуда?
- Из Вирджинии. Это в Америке.
- Не слыхал.
- Вы ведь тоже жили за границей, уважаемый?
- Пятнадцать долгих лет, приятель! В Австралии... Ботани-Бэй[6]. Вам это о чем-нибудь говорит?
[6] Каторга, куда ссылали преступников-англичан.
- О! - воскликнул Дэвид. - Вы хотите сказать...
- Я хочу сказать, - сухо продолжал незнакомец, снова насупившись, - что я - каторжник, заключенный, отбывший срок. Я покушался на убийство - вот кто я такой! - За этим заявлением последовало долгое молчание. - Ну? - прорычал он наконец. - Почему вы не встаете и не уходите? Почему не бежите прочь от того, кто всего полгода назад был Заключенным Номер Двести Один? Почему не спешите подальше, словно от чумы, как делают все остальные?
- Потому что все мы подвержены искушениям, - отвечал молодой человек. Порой я тоже рисковал попасть в тюрьму.
Экс-каторжник изумленно воззрился на Дэвида. Потом криво усмехнулся и, подперев голову кулаком, мрачно уставился в пространство. Он долго сидел молча, потом процедил сквозь зубы:
- Меня швырнули в этот ад... Пятнадцать лет!
- Значит, вы с лихвой заплатили за все, - сказал Дэвид, - и можете начать жизнь заново...
- Ну нет! - взревел Баукер. -`Это не для меня! Моя жизнь кончена... или почти кончена! Вот только получу то, за чем вернулся, и больше ничего мне не нужно. Со мной будет покончено... Да, покончено! Пусть делают со мной что угодно - с тем, что от меня осталось! Но сначала... сначала сделаю я. - По его морщинистому лицу прошла судорога; он вцепился в косынку и сдернул ее, словно она его душила.
- Баукер, дружище, - мягко сказал Дэвид, - расскажите мне, что за беда с вами приключилась?
- Нет! - рявкнул Баукер. - Ни за что! Откуда мне знать, можно тебе доверять или нет?
- Можно, потому что я такой же одинокий странник, как вы.
- Ты больше похож на... на одного из них! - огрызнулся Баукер и презрительно сплюнул.
- Из кого 'из них'?
- Из благородных, дьявол их раздери!
- И тем не менее я в самом делх так же одинок и так же бедствую, как и ты, Бен Баукер. А может быть, и больше.
- Кто? Ты? - желчно удивился каторжник.
- Да, я, - спокойно ответил Дэвид. - Мне нечего есть, и нет денег, чтобы купить еды.
- Так ты, наверно, голоден?
- Чертовски! - Дэвид вздохнул.
- Настолько голоден, что не побрезгуешь поесть в компании с Номером Двести Первым?
- Испытай меня! - усмехнулся Дэвид.
Нахмурившись, Бен Баукер встал и зашагал в гостиницу, откуда вскоре появился с подносом в руках. На подносе лежали поджаристые булки, толстый кусок сыра, салат-латук, пучок зеленого лука и стояли две большие кружки в шапках кремовой пены.
Так Дэвид Лоринг преломил хлеб с бывшим заключенным номер двести один. Они сидели рядом на скамье, в тенистой прохладе, и больше не отвлекались на разговоры, пока полностью не уничтожили булки и сыр. А тогда, подняв ополовиненную кружку, Дэвид произнес тост:
- За лучшие дни!
- Э нет! - угрюмо пробасил Бен, качая головой. - Для меня они никогда не наступят, приятель, никогда... Я, понимаешь, потерял ее... мою маленькую Нэн!
- О-о, - сочувственно сказал Дэвид. - Она... умерла?
- Хуже! Много хуже! - зарычал бывший каторжник. - Она пошла по миру. Безо всякой надежды на эти самые 'лучшие дни'. Так-то, друг. Я не смог найти ее. Искал везде, спрашивал всех, кто ее знал, даже ее несчастную старуху мать, добрая она душа! Я ищу с того дня, как вернулся, истоптал все графство. Одни говорят, что она померла, другие - уплыла за море, а некоторые утверждают, будто она в Лондоне, моя маленькая Нэн!
- Что же ты не поищешь ее в Лондоне?
- Искал, парень! Но Лондон - слишком большой город... Нет, я потерял ее! Теперь вот вернулся в эту глухомань, чтобы закончить одно дело.
- Что за дело?
- Да так... просто дело, приятель, которое никто за меня не сделает... - Тут по лицу его опять прошла судорога, и, когда он снова заговорил, голос его звучал еще более хрипло. - Видишь ли, - объяснил он, - мы, то есть она и я, собирались пожениться пятнадцать лет назад... - Он вновь замолчал - слова его душили. Потом глухо продолжал: - Она была на редкость доброй и милой, моя Нэн, только на личико больно смазливая... Счастливое было времечко, приятель, но недолго оно длилось - ох недолго! Мало-помалу она начала меняться... стала такой запуганной, боязливой... Она стала бояться даже меня - понимаешь, меня! Случалось, я заставал ее в слезах. У меня сердце разрывалось. Я спрашивал, что случилось, но она ни словом не обмолвилась мне о своей беде, ни разу! В конце концов я сам все выяснил, и однажды вечером, взяв старый мушкет, из тех, что обычно вешают над камином, пошел через рощицу убивать одного негодяя из благородных, который убил наше счастье. Я нашел его, но он оказался расторопнее... Подстрелил меня, черти бы его взяли! Набежала его челядь... Я был миролюбивым малым, спокойным и добрым, но меня сослали, упекли на двадцать лет... Ботани-Бэй... Когда я оттрубил там года три, совсем свихнулся от тоски по Нэнси, по старушке Англии и бежал. Едва не прикончил двух охранников. Но, когда добрался до побережья чуть не умер от голода, пока добирался, - меня выдал один торговец молоком. Притащили меня назад, заковали в кандалы, да еще сковали цепью с другими проштрафившимися. Я готов был грызть зубами эти цепи, стал сущим дьяволом и, может, сгинул бы совсем, но только так вышло, что однажды я спас жизнь губернатору. Он меня приказал расковать, и я больше не пытался бежать, вел себя тихо. Постепенно губернатор начал мне доверять, я оказывал ему разные услуги, а как-то рассказал свою историю... И вот я здесь - вернулся через пятнадцать лет.
- И что ты собираешься делать дальше, друг? - участливо поинтересовался Дэвид.
- Неважно!
- А как же твоя Нэн?
- Говорю тебе: она пропала. Исчезла.
