стихотворений.
Чем привлекали русского поэта избранные им авторы? В определенной степени, конечно, прямой созвучностью, лиризмом (Верлен, Сюлли Прюдом, Анри де Ренье, Франсис Жамм, Гейне, Лонгфелло), духом неуспокоенности, присущим их большинству. Примечательно, что в его тетрадях переводы не образуют какого-нибудь особого раздела, а перемежаются со стихотворениями оригинальными, и в первоначальной записи собственного стихотворения мелькнет иной раз французское заглавие - 'La chute des lys' ('Падение лилий'), 'Parallelement' ('Параллели'). Оригинальное и переведенное соседствуют очень близко.
Наряду с притяжением по сходству было и притяжение по несходству: в числе переведенных стихотворений есть и посвященные историческим, мифологическим, экзотическим мотивам ('Огненная жертва', 'Смерть Сигурда', 'Негибнущий аромат' - из Леконта де Лиля, 'Преступление любви' - из Верлена) - такие, каких Анненский не писал; есть стихи, полные столь мрачного и напряженного пафоса, которого сдержанный поэт в своей собственной лирике избегал ('Над умершим поэтом', 'Призраки', 'Последнее воспоминание' - из Леконта де Лиля, 'Я устал и бороться и жить и страдать' - из Верлена, 'Гробница Эдгара Поэ' - из Малларме). Были в подлинниках черты, близкие и ему самому, но представавшие в резко усиленной степени, как бы сквозь увеличительное стекло,нарочитая грубость образов ('Два Парижа' - из Тристана Корбьера, 'Богема' Мориса Роллина), подчеркнутая прозаичность быта ('Do, re, mi, fa, sol, la, si, do' Шарля Кро), равно как и сугубо мещанская просторечность ('Мать говорит' из Ганса Мюллера). Стихи, переведенные Анненским с разных языков, являют широкий диапазон чувств и настроений - от бушующей страсти до пасторальной мягкости или скептической усмешки и богатую палитру красок - от величественно ярких или мрачных до кричаще резких и грубых. Блок в рецензии на 'Тихие песни' отметил 'способность переводчика вселяться в душу разнообразных переживаний' и сказал, что 'разнообразен и умен также выбор поэтов и стихов, - рядом с гейневским 'Двойником', переданным сильно, - легкий, играющий стиль Горация и смешное стихотворение 'Сушеная селедка' (из Ш. Кро)' {Блок А. Собр. соч. Т. 5. С. 621.}.
Итак, точки соприкосновения между переводчиком и иностранными поэтами были разнообразны. Если бы 'Тихие песни', включавшие небольшую переводную антологию, снискали большую известность, она распространилась бы для русского читателя и на представленных в ней французских поэтов. Этого не произошло. А другая часть переводов Анненского осталась при его жизни в рукописи и была опубликована лишь позднее - в 1923 году ('Посмертные стихи'), некоторые же переводы - только в 1959 году ('Стихотворения и трагедии') Яркая страница в истории русского поэтического перевода раскрылась, таким образом, далеко не сразу.
Соотношение переводов Анненского с оригиналами своеобразно. Конечно, поэт отнюдь не придерживается 'буквы' оригинала (как, впрочем, почти все выдающиеся поэты-переводчики), ряд образов подлинника он опускает, заменяя другими (что также не столь редко встречается в переводе стихов), но в самом 'удалении' от иностранного текста у него есть своя система: он сохраняет основное, выхватывая из переводимого стихотворения те яркие пятна, те резкие штрихи, которые определяют его облик, связаны с общим его строем. Он передает и то, что ему близко у иноязычного автора, и то, что выделяется своей несхожестью, даже иногда чуть утрируя. И всегда сохраняет высокое мастерство, вложенное в подлинник, ту изощренность, которая составляет единство с художественной идеей, движущей стихом. Это - тоже непременный критерий его выбора. Форму оригинала - будь то чеканная традиционная строфа или причудливо-свободная, совсем не каноническая композиция - он заботливо соблюдает. И на его переводах, так же как и на его собственных стихах, лежит печать сильной индивидуальности, по-своему преломляющей характер подлинника.
5
Мастерство выражения в единстве с выражаемым - обязательное для Анненского условие творчества во всех жанрах, также - и в критической прозе, где анализ средств выразительности тоже принимает остро выразительную форму. Это особенно касается двух больших работ Анненского, специально посвященных современной русской поэзии. В очерке 'Бальмонт-лирик', очень благожелательном по отношению к поэту, но вовсе не апологетическом, анализ его стихов проводится настолько объективно, что критик, например, не удерживается и от мягко-иронического упрека, относящегося, однако, к существенной черте поэтики знаменитого тогда символиста. Процитировав один его стих:
Хочу быть дерзким. Хочу быть смелым,
Анненский замечает: 'Но неужто же эти невинные ракеты еще кого-нибудь мистифицируют?
Да, именно хочу быть дерзким и смелым, потому что не могу быть ни тем, ни другим' {Анненский И. Книги отражений. С. 105.}.
В статье же 'О современном лиризме' Анненский показывает себя очень строгим критиком русской поэзии последних лет. Об одном только Блоке он говорит с любовью и увлеченностью, полностью принимая его лирику. Много страниц уделено и Сологубу, поэзию которого критик считает подлинным явлением искусства, но освещает ее столь парадоксально и эксцентрично (акцентируя в ней пристрастие автора к мотивам 'запахов' и даже к 'принюхиванию'), что у Сологуба это вызвало серьезную обиду. Ирония играет большую роль во всей статье, внешне эта ирония - мягкая, но за мягкостью вполне отчетливо ощущается требовательность художника. Хотя Анненский неоднократно оговаривает субъективность своего мнения, отмечая, что ему 'нравится' или 'не нравится', критерии оценок во многом объективны. Воздавая должное лидерам русского символизма - Бальмонту, Брюсову, Вяч. Иванову, обсуждая их стихи подробно, корректно, но без пиетета, Анненский видит их поэтические заслуги уже в прошлом, а в настоящем, то есть в момент кризиса школы, он фактически констатирует исчерпанность или спад их творчества, искусственность - как в содержательном, так и в формальном плане. Одно из новых стихотворений Бальмонта вызывает у него вопрос: '...не поражает ли вас в пьесе полное отсутствие экстаза, хотя бы искусственного, подогретого, раздутого? Задора простого - и того нет, как бывало' {Там же. С. 330.}. По поводу стихотворения Вяч. Иванова 'Перед жертвой' возникает скептическое соображение: 'Современная менада уже совсем не та, конечно, что была пятнадцать лет назад.
Вячеслав Иванов обучил ее по-гречески. И он же указал этой, более мистической, чем страстной, гиперборейке пределы ее вакхизма' {Там же. С. 329.}. Эрудит в Вяч. Иванове заслонил поэта, его стихи часто непонятны без ученого комментария, - таков упрек автору, подразумеваемый Анненским.
В лирике поэтов среднего и младшего поколений, как связанных с символизмом (А. Белого, отчасти - М. Кузмина), так и отходящих от него (Гумилева, Волошина, Городецкого, других), он усматривает и достоинства и недостатки, не проходя мимо смешного или экстравагантного. Критик, однако, останавливается не только на этих именах, но и на других, ныне давно забытых, - стихотворцев тогда было много, писали они достаточно профессионально, и Анненский о них отзывается по форме полуодобрительно, а по существу - сурово: 'Все это не столько лирики, как артисты поэтического слова. Они его гранят и обрамляют' {Там же. С. 377.}. И тут же - другое замечание, прямо пренебрежительное: 'Мы работаем прилежно, мы пишем, издаем, потом переписываем и переиздаем, и снова пишем и издаем. Ни один тост не пропадает у нас для потомства Нет огня, который бы объединял всю эту благородную графоманию' {Там же. С. 335.}.
Итак, не истинная лирика, а нечто искусственное, нежизненное, необязательное - вот чем являются для Анненского не все, разумеется, но очень многие стихи русских поэтов его времени, в том числе и некоторых знаменитых. Статья Анненского - свидетельство и тонкости и нелицеприятности подхода к поэзии, как подлинной, так и неподлинной. Дальнейший ход развития русской поэзии подтвердил справедливость большинства его оценок.
6
Трагедии Анненского глубоко лиричны. Но их лиричность соединяется с тем качеством, которое необходимо предполагается драматическим жанром: они насыщены событиями и переживаниями. Из четырех трагедий Анненского только одна - 'Фамира-кифарэд' - была поставлена в Камерном театре в Москве в 1916 году, но ее сценическая жизнь была недолгой. Театр Анненского разделил судьбу драматических произведений его русских современников-символистов, либо вовсе не попадавших на сцену, либо недолго удерживавшихся на ней.
Трагедии Анненского с двумя трагедиями Вяч. Иванова ('Тантал', 1905, и более поздний 'Прометей', 1914) сближают мифологические сюжеты, к которым Анненский первым обратился среди современных поэтов-драматургов, а трагедии Ф. Сологуба 'Дар мудрых пчел' (1907) и Брюсова 'Протесилай-умерший' (1913) написаны на тот же сюжет, что и его 'Лаодамия'. Но на этом (если не считать, что во всех этих произведениях выступает хор) близость, в сущности, и кончается. С пьесами Блока, из которых первые три появились в 1906 году, трагедии Анненского сближает их лиричность.
Для своих трагедий Анненский воспользовался сюжетами тех малопопулярных мифов, которые легли в основу трех не дошедших до нас трагедий Еврипида и одной - Софокла {Привлекли его, в частности, три
