– Необходимо сбросить эти метеоры, и набрать других. Гораздо больших. Возможно, нам придется вступить в грандиозную битву.
Хата вскочил на ноги и тут же исчез. Через некоторое время он снова появился со словами:
– Все сделано. Нас будут ждать.
Хан с легкостью поднял «Хаммерхэнд» в воздух. Он включил экран и увидел, как по темной долине скользит еще более темная тень корабля. По мере того, как корабль поднимался, тень становилась все меньше, и вскоре стала неразличимой.
Когда они поднялись достаточно высоко, Хан включил автопилот. Устеин стояла возле него. Она была ошарашена видом многочисленных приборов, экранов, бескрайней космической ночью. Хан взглянул на нее. Интересно, о чем она думает сейчас? Она придвинулась к нему и прижалась к его руке.
Хата некоторое время смотрел на экран, затем повернулся к Лизендир.
– Из всего, что сказал Хан, следует, что здесь действуют враждебные силы. Но мне не совсем ясно, почему эти существа выбрали Рассвет для начала своей агрессии. Ответь мне.
Лизендир стояла, размышляя, в дальнем конце рубки. Она сказала:
– Я думаю, что они хотели нанести удар в самое слабое место нашей цивилизации. И вообще, я полагаю, что мы все попали в цепь случайностей, которая еще не кончилась, и чем она кончится, никто не знает.
Хан и Устеин не слушали их разговор. Хан был занят наблюдениями за приборами, стараясь как можно точнее определить местонахождение аномалии. Устеин, как зачарованная, наблюдала за миганием лампочек на пульте, за вспыхивающими символами на многочисленных экранах, но все эти символы, цифры, буквы ничего не значили для человека, не умеющего ни читать, ни писать, ни считать даже до пяти.
– Ну вот, опять, – сказал он. – Опять то же самое, что я наблюдал в прошлом полете. – Но надо определить координаты. Нужно произвести измерения с нескольких точек. Это может потребовать много времени.
Устеин все смотрела на приборы пульта управления, и на лице ее было такое выражение, как будто она узнает что-то давно забытое. Она как будто решала в уме какую-то сложную задачу. Внезапно она схватила Хана за руку.
– Почему ты не сказал мне, что у тебя тоже есть рассказывающий блок?
Хан непонимающе посмотрел на нее.
– О чем ты, Устеин? Какой рассказывающий блок? Я не понимаю, что ты имеешь в виду. – Он чувствовал себя идиотом.
Она полезла в свой мешок, где хранились пожитки, и достала моток проволоки, вернее, не моток, а паутину проволоки. Хан часто видел эту проволоку у нее в руках. Он вглядывался в нее, но не уловил никакого порядка в ее переплетениях. Проволока имела толщину человеческого волоса, и была сделана из платины или из серебра.
Каждая проволочка кончалась малюсенькой круглой головкой. Устеин гордо держала в руках эту паутину, но не позволяла Хану притронуться к ней.
– Это, – сказала она таким тоном, как будто говорила очевидную истину, – рассказывающий блок. Он запоминает то, что ты ему говоришь, а потом рассказывает тебе. У всех златов есть такие блоки. У тебя, оказывается, тоже есть, но очень большой, и ты не можешь носить его с собой. А почему ты не можешь узнать у него то, чего ты хочешь? Он сломался? Он не может говорить?
В голосе ее послышалось участие, соболезнование.
– Повтори все снова, Устеин. Только помедленнее. Я только сейчас начинаю понимать, что это.
Она с нетерпением покачала головой. Неужели он, который столько видел и столько знает, не может понять простых вещей?
– Это мой блок. Я сама сплела его, когда была маленькой. Такие блоки есть только у нас, златов. Больше ни у кого. Когда мне скучно, и я хочу услышать рассказ, я делаю так… – и она проделала сложный жест левой рукой. Некоторые головки шевельнулись, изменили свое положение. И весь рисунок паутины изменился. – Разве ты не видишь? – спросила она. – Это же рассказ о любви Корен и Джолиси. Это были златы. Они очень любили друг друга, и однажды убежали… – Она замолчала, внимательно глядя в лицо Хана. – Неужели ты не видишь? – в ее голосе звучало разочарование.
Хан тупо смотрел на паутину.
– Нет, я ничего не вижу. Не понимаю. Сколько же рассказов может храниться в этом блоке? – Хан начал предполагать, что это просто запоминающее устройство.
Он ошибался. Устеин ответила:
– Здесь может храниться бесконечное множество историй. Я хорошо сделала этот блок. Хотя я и заняла всего лишь четвертое место на выставке, но мой блок самый лучший. Ты видишь, и провода, и головки, все они находятся в определенном порядке относительно друг друга. Они не двигаются, они сохраняют свое положение, общую конфигурацию. Я могу создавать бесконечное множество их взаимных положений. Достаточно только мне сделать другой жест, другие движения руками… – Она замолчала, заметив, что Хан не понимает. Она глубоко вздохнула и начала снова.
Все они смотрели на сверкающую паутину в левой руке девушки и вот в их головах начали появляться видения: привидения из далекого прошлого, древние пророки, маги, бородатые тролли, бредущие по лесу, йоги, которые могли мгновенно перемещаться с места на место, Миларепа, Таро, Каббала, И-цзин, ведьмы… И все это сделала девушка с волосами цвета меди, девушка, которая не умела ни читать, ни писать, ни заниматься любовью, которая даже не считала себя человеком… И тут заклинание разрушил голос Лизендир.
– А что ты делаешь, чтобы вложить туда рассказ?
Лизендир поняла, что такое этот блок. И Устеин заметила это.
– О, я не рассказываю старые, я создаю новые. У нас, златов, много историй, очень много. О любви, о прекрасных рыцарях, героях, далеких странах. Никто не может знать их все. Но их нельзя рассказывать долго. Это очень опасно. Они захватывают разум, волю, уводят слишком далеко от действительности, и, в конце концов, человек может сам запутаться в этой паутине и никогда уже не выберется оттуда.
Она помолчала, глядя на лица окружающих, на которых уже появились следы понимания. Теперь даже Хан понимал. Это хорошо. Устеин очень хотела, чтобы Хан понял. Устеин продолжала:
– Хан, любовь моя, почему не работает твой блок? Он сломался? Может он… – она показала на Хату… – попробует поработать с ним?
Хата смутился. Он сказал, что это выше его понимания.
Хан ответил девушке.
– Нет, блок работает нормально, но он не говорит мне того, что я хочу знать. – Как он мог объяснить Устеин, что пороговый уровень слишком низок, и информацию никак не выделишь из шумов? Или сказать, что имеющихся данных недостаточно для обнаружения аномалии? Он ответил:
– Я не могу правильно установить все ручки управления блока.
– Я сделаю это потом, – сказала она, довольная тем, что поняла, в чем трудности Хана. – Я злата. Я умею делать это. Твой блок выглядит очень странно, но блок есть блок. Я немного подумаю над ним и сделаю все как надо. Жалко, что твой блок очень большой, и его невозможно носить с собой. Но неужели так важно то, что ты хочешь услышать? Я немного поняла твой блок. Это о чем-то, что находится где- то.
– Ты можешь перевести рассказ моего блока в твой блок?
– О, это очень просто. Подожди. – Она взяла свой моток проволоки, тряхнула его. – Хан понял: она очищает память.
– А теперь, – сказала она, – покажи, как ты начинаешь.
– Что?
– Начинаешь. Все эти огоньки и буквы.
Хан подчинился и проделал всю процедуру измерения снова. Он видел, что результат остался прежним: по полученным данным невозможно было определить местонахождение аномалии. Устеин внимательно смотрела на мигающие экраны и табло. Она полностью отрешилась от всего окружающего. Наконец она посмотрела на Хана.
