порекомендовал вам немного подождать. Если ваши родные искренни в их желании перебраться в Англию, им следует первым делом выполнить эмиграционные требования, установленные их собственным правительством.
– Да нет у них собственного правительства, сэр! – воскликнул Альберт, с сокрушением отметив, что голос его прозвучал точь-в-точь как голос одного из тех еврейских нытиков, которых и сам он, и большая часть мира не ставят ни во что.
Альберт никогда не рассказывал Майклу и Ребекке о том, насколько основательно подорвали его веру в Британию безразличие и неприязнь, проявленные правительством Его Величества и в тот день, и в четыре следующих, которые он провел в креслах приемных Уайтхолла, ожидая встреч с теми немногими терпеливыми чиновниками, что соблаговолили согласиться на беседу. Доживи отец до битвы за Британию и блицкрига, старался уверить себя Майкл, эта вера, быть может, и возродилась бы, хоть в самой малой ее части. Майклу предстояло лишь много позже узнать от дяди Луиса, в сколь полной мере отец лишился за ту мучительную неделю своих иллюзий, как и о подробностях того, что за этой неделей последовало.
Приехав в Вену, мистер Альберт Логан, знаменитый свекловод и сахарозаводчик, через посыльного вызвал родственников в отель, который почтил своим присутствием. Тут-то его и поджидало первое осознание наступивших перемен, тут-то острое жало Истины впервые и проникло сквозь его заново наращенную английскую кожу.
Посыльный вернулся через полчаса – с письмом. Альберт достал из кармана несколько бумажек, чтобы заплатить юноше, и изумился, когда тот грубо вырвал деньги из его руки и не произнес ни слова благодарности.
– Полегче, молодой человек, – сказал Альберт на своем, более чем патрицианском, диалекте венского офицера.
Посыльный плюнул на ковер, пятнышко желтоватой слюны плюхнулось на сияющий носок коричневого башмака Альберта.
– Жидолюб, – презрительно произнес посыльный и покинул номер.
Альберт неверяще покачал головой и вскрыл письмо. Жало Истины, пронзив кожу, двинулось дальше. Рассыпаясь в извинениях, родственники сообщали, что никак не могут присутствовать на назначенной им встрече. Согласно новым законам претерпевшей аншлюс Австрии, они обязаны носить на одежде желтые звезды. А людей с желтыми звездами в места, подобные отелю «Франц-Иосиф», не пускают.
Магомет взял такси и поехал к горе. Кузены Луис и Руди со всей их родней жили в комнатушке, расположенной в такой части Вены, куда Альберту, хорошо знавшему этот город по гусарским своим временам, никогда и в голову не пришло бы соваться. Увидев их, он испытал потрясение невыносимое, большее, чем когда-либо прежде. Даже белые черви в глазницах товарищей и поджаривание печени молодых казаков не потрясли его сильнее: в этой жалкой комнатенке острое жало Истины наконец проникло в Альберта на всю длину, прорвав стенки его сердца. Альберт оперся на свой зонт от «Суэйна, Эйдни и Бригга» и целых четверть часа проплакал, точно дитя, окруженный испуганной родней.
Альберт ведал, и затем отрекся от нее, верность императору Францу-Иосифу, чью кавалерию он так любил; он ведал, а теперь отрекся и от нее, верность двум королям – Георгу и Эдуарду, страну, народ и историю которых он так уважал. В этой страшной клетушке с неопределимо омерзительным запахом, лишавшим его родных всякого достоинства, силы и красок, отнимавшим все достоинство, силу и краски и у него самого, у его твида, дорогих чемоданов и маленького синего паспорта, в этой отвратительно смрадной клетушке Альберт принес клятву новой верности – верности своему народу, глупому, стенающему, беспомощному, комически действующему людям на нервы народу, религию которого он презирал, культуру не ставил ни в грош, а ужимки и предрассудки ненавидел.
С помощью лжи, хитрости, старых армейских связей и, прежде всего, денег Альберт раздобыл документы, позволявшие его родственникам покинуть Вену. Помимо Луиса, Руди, Ханны и Розель имелось еще четверо детей – Данни, Руфь, Дита и Мириам. Он поехал с ними поездом в Голландию, а оттуда судном в Англию, в Харидж. Пробыв в Хантингдоне столько времени, сколько потребовалось, чтобы познакомить родных с Ребеккой и ее няней миссис Прайс, Альберт отправился в Сассекс, повидаться с доктором Валентайном – директором школы, в которой учился Майкл.
– Здесь деньги, достаточные, чтобы отплатить его учебу до конца, – сказал он. – Вы позаботьтесь о том, пожалуйста, чтобы он получил прекрасную стипендию для частной школы.
– Ну, я полагаю, мистер Логан, что это зависит скорее от того, насколько мальчик умен и с каким прилежанием относится он к учебе. Стипендия – это навряд ли такая вещь, которую можно...
– Майкл самый умный и самый прилежный. А сейчас, пожалуйста, я повидаюсь с ним.
За юным Логаном послали мальчика.
Пока они его поджидали, Альберт снова обратился к директору:
– Я хочу сказать еще, доктор Уолентайн. Возможно, что вы считаете моего сына и меня еврейскими людьми.
– Помилуйте, мистер Логан, я не привержен...
– Надо понимать, что мы не еврейские люди. Майкл не еврейский мальчик. Он мальчик англиканской церкви. Я сейчас собираюсь в Европу, но у меня остаются здесь, в Англии, друзья. Если в мои уши попадет, что хотя бы один-единственный человек предполагает или делает утверждение, что Майкл еврейский мальчик, я, возможно, вернусь назад, чтобы забрать его и чтобы ударить вас моими кулаками, доктор Уолентайн, с силой, достаточной, чтобы вы умерли.
– Мистер Логан!
– Вот он сейчас идет. Мы пойдем погулять, он и я... он с нами.
Пока ошеломленный доктор Валентайн размышлял над этими пугающими угрозами, Майкл показывал отцу озеро, выпас для пони, крикетное поле и рощу, в которой он с друзьями играл в индейцев и ковбоев.
Альберт говорил на смеси идиша с венгерским. Майкл отвечал по-английски.
– Тебе уже семь лет, Майкл. Ты достаточно взрослый, чтобы разбираться в фактах жизни.
– Да все в порядке, отец. Я все уже знаю.
– Знаешь?
– Мужчина писает внутрь женщины, и у нее рождается ребенок. Мне Уоллис сказал. Староста нашей спальни.
– Что за младенец. Я не об этом говорю; кстати, передай своему другу Воллису, что с мочеиспусканием оно ничего общего не имеет. Я говорю о настоящих фактах.
– Настоящих фактах?
– Скажи мне, Майкл Логан, в какой стране ты родился?
– В Венгрии, – ответил Майкл и выпятил грудь.
– НЕТ! – Альберт с силой встряхнул сына. – Неправильно. Скажи еще раз. В какой стране ты родился?
Майкл изумленно уставился на отца.
– В Чехословакии? – неуверенно и испуганно произнес он.
– НЕТ!
– Нет?
– Нет! Ты родом из Англии. Ты англичанин.
– Да, конечно, но родился-то я...
– Ты родился в Хантингдоне. И вырос в Хантингдоне. Твоя религия?
Таким Майкл отца ни разу еще не видел. Таким сильным и таким сердитым.
– Англиканская?
– ДА! – Альберт поцеловал сына. – Умница. Ты меня понял. Если не хочешь лишиться жизни и заслужить мое вечное проклятие, никогда, никогда, ни единой живой душе не говори, что ты еврей. Ты понял?
– Но почему же?
– Почему? Потому что немцы идут, вот почему. Они говорят, что это не так, но, поверь мне, это так. Когда придут нацисты, они заберут всех евреев. Так что и ты не еврей, и твоя сестра не еврейка. Ты не знаком с евреями, не встречаешься с евреями и никогда с евреями не разговаривал. Ты – Майкл Логан из
