поднимая брызги, точно на водных лыжах.
Мое кряхтенье и ругань, похоже, развлекли Дэвида, сохранившего способность соображать достаточную, чтобы указывать мне дорогу к больнице «Норфолк и Норидж».
Только когда мы уже подкатили к дверям отделения травматологии, до меня дошло, чем чревато для нас посещение больницы. Майкл вправе был ожидать, что я постараюсь выпутаться из этой истории так, чтобы ни его имя, ни имена кого-либо из членов его семьи не попали в газеты. Я повернулся к Дэвиду:
– Какие бы объяснения я ни давал, Дэви, ты должен запомнить их и повторить. Понял?
Он взглянул на меня:
– Что?
– Я объясню, кто ты и что с тобой произошло. Не уклоняйся от моих объяснений ни на единый слог. Понимаешь? Мы же не собираемся впутывать в эту историю Клару? Да и твоих родителей, если получится.
– А что вы собираетесь сказать?
– Откуда мне, на хрен, знать, голубчик? Это еще кто?
Мужчина в ярко-желтом пластиковом жилете стукнул костяшками пальцев в окно с моей стороны. Не ведая, как опустить стекло, я распахнул дверцу, и та с такой силой толкнула беднягу, что он повалился в лужу. Я вылез из машины и бросился ему на помощь.
– Простите... простите, ради бога. О господи, о боже. Вы весь мокрый.
– Здесь машины ставить не положено, – сказал он, игнорируя это пустяковое происшествие. – Только «скорую помощь».
– Так нам и нужна неотложная помощь, – сказал я. – Кроме того, я не умею парковаться. Я оставлю машину здесь, а вы приткните ее куда-нибудь, ладно?
–
Я обошел вокруг капота и помог Дэви выбраться из машины.
– Эй! – крикнул мужчина. – Я не собираюсь... Ту т он увидел алый носовой платок, зажатый
между ног Дэви, и слова упрека мгновенно замерли на его устах.
– Вам лучше поторопиться, – сказал он. – Я отгоню машину за здание. Ключи получите у меня в будке.
Как много нам приходится слышать либерального вздора об ужасающем состоянии государственной службы здравоохранения. Очереди, нехватка лекарств, низкий уровень морали – мы поневоле впитываем идиотическую трепотню, которой нас каждодневно потчуют профессионально разочарованные, лишенные чувства юмора, самодовольные дрочилы левых убеждений. Даже скептический старый реакционер вроде меня волей-неволей подпадает под влияние таких разговоров и начинает воображать, будто все учреждения ГСЗ забиты безнадежными больными, которые валяются по коридорам на соломенных тюфяках, дожидаясь, когда измотанный, сто лет не бывший в отпуске доктор отроческих лет придет и скажет им: крепитесь.
Ничего подобного. Ну то есть ни хрена подобного. Возможно, конечно, что больница «Норфолк и Норидж» представляет собой исключение – Восточную Англию, это следует признать, нельзя сравнить с перенаселенным городским кварталом; можно предположить, что за неотложной помощью здесь обращаются в основном покусанные бобрами селяне да туристы, перебравшие по части овсяных лепешек и древних соборов. Я тем не менее ожидал, что столкнусь, по крайней мере, с убожеством и порожденными переутомлением истериками. Однако, когда мы с Дэви прошли сквозь разъехавшиеся перед нами двери, я почувствовал себя не столько милым воображению левых солдатом, волокущим раненого товарища в грязный полевой госпиталь времен Крымской войны, сколько Ричардом Бартоном, вступающим под ручку с пьяненькой Элизабет Тейлор в пятизвездный отель.
– Ой-ой-ой, – закудахтала сидящая за столиком крохотная бабулька. – Это вы с какого же фронта прибыли?
– С молодым человеком приключился конфуз, – дружески подмигнув ей, сообщил я. – Обычная история, знаете ли. Защемил своего дружка молнией, бедняга.
– Ух ты! – сказала она. – Тогда надо ваши имена записать.
– Э-э, Эдвард Леннокс.
Брови Дэви поползли вверх.
– А сыночка вашего имя?
– Дэвид, – ответил я. – Его зовут Дэвидом.
– У тебя, Дэвид, карточки государственного страхования случайно с собой нет?
– О господи, боюсь, мы так к вам спешили, что и не вспомнили о ней.
– Ну ничего, дорогой. Бланк можно и после заполнить. Присядьте пока, если вы не против, доктор сию минуту придет и вас осмотрит.
– Ты понял? – прошипел я Дэвиду, пока мы садились. – Дэвид Леннокс. Несчастный случай в уборной.
Дэвид кивнул. Он был очень бледен, волосы все еще мокрые, из прокушенной от боли нижней губы сочилась кровь.
Он сидел молча, уставившись на стенные часы.
– Все будет хорошо, – сказал я, истолковав его молчание как страх. – Они свое дело знают. Не исключено, что такие штуки случаются каждый день.
– Дело в том... – сказал Дэвид.
– Да?
– Эти джинсы. Они пятьсот первые.
– Пятьсот первые? Не понимаю.
К нам уже приближалась, дыша гостеприимством, уверенностью и дезинфицирующими средствами, медицинская сестра.
– Дело в том, что у пятьсот первых, – прошептал мне на ухо Дэвид, вставая, – ширинка на пуговицах, а не на молнии.
Его увели, а я остался сидеть, бия себя по бедру разгневанным кулаком.
Чертова американская мода. Чтоб они сдохли. Чтобы все они сдохли. «Ширинка на пуговицах»? Слыханное ли дело? Да такие ширинки только и бывают, что у штанов, в которых тебя отпускают из армии, и у старых свадебных брюк. «На пуговицах»! Ах, мать-размать-перемать, это ж прелесть что такое! На пуговицах. Абсурд.
Двадцать минут я ярился в одиночестве, потом увидел, что ко мне направляется высокая женщина в белом халате, – отливающие сталью седые волосы ее были собраны в зловещего вида пучок, в холодных голубых глазах мерцал опасный свет.
– Мистер Леннокс?
– Он самый.
– Доктор Фразер. Не могли бы мы с вами поговорить?
– Да-да. Разумеется. Разумеется. Как Дэви?
– Сюда, пожалуйста. В мой кабинет.
Доктор Фразер – Маргарет Фразер, если верить приколотой к ее халату карточке, – закрыла за собой дверь кабинета и указала мне на стул.
– Мистер Леннокс, – сказала она, когда я уселся, – могу я попросить вас описать ваши отношения с Дэвидом?
– Ну, – тоном светской беседы ответил я, – день на день не приходится, когда получше, когда похуже. Вы же знаете, каковы подростки.
– Я не совсем это имела в виду, мистер Леннокс. – Она обошла письменный стол и села. – Вы приходитесь мальчику отцом, так?
– За грехи мои.
– В таком случае вы, вероятно, сможете объяснить, – она достала из нагрудного кармана шариковую ручку, – почему Дэвид сказал мне: «В машине было больнее еще и потому, что дядя Тед ужасный водитель». Таковы были его слова, мистер Леннокс. «Дядя Тед».
– Правда?
