— Кто из вас бывал здесь раньше?
— Я, сэр, играл в регби, — ответил Раддер.
— И почему у других школ всегда такой устрашающий вид? Они кажутся бесконечно больше и внушительнее, а ученики их все, как один, выглядят так, точно им лет по сорок.
— Это неплохая школа, сэр. Обстановка вполне дружелюбная.
— Дружелюбная? Слонопотам широко разевает рот, однако не следует усматривать в этом свидетельство дружелюбия. Никому не верьте и ни с кем не разговаривайте. А едва услышав это сообщение, тут же съешьте его.
Команду ожидал вьюнош в блейзере Нарборо, присланный, чтобы показать игрокам дорогу. Адриан смотрел, как они уходят за здание школы.
— Увидимся здесь, мои сладкие. Главное, не принимайте от них никаких самокруток.
Из здания вышел, чтобы поздороваться с Адрианом, пожилой учитель.
— Вы из Чартхэм-Парка, верно?
— Верно. Адриан Хили.
— Стейвли. Я в крикете не разбираюсь. Наш тренер произносит речь перед командой. Сейчас как раз утренняя перемена. Пойдемте в преподавательскую, сгрызете с нами челсийскую булочку.
Преподавательская дышала роскошью, а учителей в ней было, как показалось Адриану, куда больше, чем учеников в Чартхэме.
— А, свежая кровь Чартхэма! — прогудел директор школы. — Явились, чтобы задать нам трепку, не так ли?
— Ну, на этот счет не уверен, сэр. — Адриан пожал ему руку. — Мне говорили, что ребята у вас горячие. Двузначный отрыв в счете нас вполне устроил бы.
— Эта ложная скромность никого, знаете ли, не обманет. Я нюхом чую в вас уверенность в себе. Вы ведь, насколько мне известно, собираетесь учиться в Святом Матфее?
— Совершенно верно, сэр.
— Что же, тогда вам будет приятно познакомиться с моим дядей Дональдом, остановившимся у нас до начала триместра в Кембридже. В Святом Матфее он будет вашим старшим тютором. Где же он? Дядя Дональд, познакомьтесь с Адрианом Хили, новым секретным оружием Чартхэм-Парка, он присоединится к вам в Михайлов триместр. Адриан Хили, профессор Трефузис.
Невысокий человек с белыми волосами и испуганным выражением лица обернулся и оглядел Адриана.
— Хили? Ну да, конечно, Хили. Здравствуйте.
— Здравствуйте, профессор.
— Хили, все правильно. Ваша вступительная работа вселила в нас большие надежды. Многообещающе и преисполнено остроумия.
— Спасибо.
— Так вы еще и крикетист?
— Ну, не совсем. Так, занимаюсь немного тренерством.
— Ладно, всемерной вам удачи, дорогой мой. У моего племянника Филипа есть в штате юноша вроде вас — собирается в Тринити, — говорят, он неплохо поработал с командой Нарборо. Истинный молодой чудотворец, так меня уверяли.
— О боже. Полагаю, это означает, что нас размажут по полю. Я-то возлагал все надежды только на то, что Нарборо будет купаться в самодовольстве.
— А, вот и он объявился, вы оба будете арбитрами. Позвольте мне вас познакомить.
Адриан обернулся и увидел направлявшегося к ним сквозь толпу молодого мужчину в крикетном свитере.
Рано или поздно это должно было случиться. Неизбежно. Адриан всегда воображал, что произойдет оно в поезде или на улице. Но здесь? Сегодня? В этом месте?
— Я уже знаком с Хьюго Картрайтом, — сказал он. — Мы вместе учились в школе.
— Привет, Адриан, — сказал Хьюго. — Готов к тому, что тебя расколотят вдребезги?
Они надели белые пиджаки и пошли к площадке.
— Какого рода калитки вы нам приготовили? — спросил Адриан.
— Неплохие, на небольшом уклоне с правой стороны, у павильона.
— И у вас есть боулеры, способные воспользоваться этим уклоном?
— Есть один малыш, умеющий закручивать мяч справа налево, я возлагаю на него большие надежды.
Адриан поморщился: к таким закруткам он свою команду толком не подготовил. Подобный мяч способен пронестись сквозь строй подающих приготовительной школы, как холера сквозь трущобы.
— И финтить умеет?
— Ха-ха!
— Ублюдок.
Он выглядел другим человеком и все-таки тем же самым. Глаза Адриана различали подлинного Картрайта, не так уж и далеко упрятанного под поверхность. За ставшими более резкими чертами он видел гладкие мальчишеские линии, за ставшей более твердой походкой — прежнюю грацию. Память его способна была соскрести четырехлетний налет, восстановив сияющий подлинник. Однако никто другой этого сделать не смог бы.
Если бы рядом была Клэр и Адриан спросил бы ее: 'Что ты думаешь об этом мужчине?' — она, вероятно, наморщила бы носик и ответила: 'По-моему, он ничего. Только мне всегда казалось, что в блондинах присутствует нечто зловещее'.
У каждого свое время, думал Адриан. Ты можешь смотреть на тридцатилетнего человека и знать, что, когда волосы его поседеют, а лицо покроют морщины, он обретет свою наилучшую внешность. Взять того же профессора, Дональда Трефузиса. Подростком он должен был выглядеть смехотворно, ныне же стал самим собой. Другие, чей подлинный возраст составляет лет двадцать пять, стареют гротескно, их лысины и раздавшиеся животы оскорбляют то, чем эти люди были когда-то. Такие есть и в Чартхэме, — лет им пятьдесят или шестьдесят, а истинная их природа улавливается лишь как намек на прежние страстность и силу, проступающие, когда этих людей охватывает волнение. С другой стороны, директору, помпезному господину сорока одного года, еще предстоит дозреть до своих упоительных шестидесяти пяти. Каков его собственный возраст, Адриан представления не имел. Временами ему казалось, что он уже оставил себя позади, в школе, а временами он думал, что наилучшим для него станет упитанный и удовлетворенный средний возраст. Но Хьюго… Хьюго, которого он знал, всегда будет удаляться от своего четырнадцатилетнего совершенства; с каждым проходящим годом свидетельства прежней его красоты отыскивать станет все труднее: золотистые волосы к тридцати поблекнут и истончатся, влажные синие глаза к тридцати пяти станут жестче да такими и останутся.
Хьюго, старина, думал Адриан, сравню ли с летним днем твои черты[125], но
— Похоже, мы отбиваем первыми, сэр, — сообщил, выиграв жеребьевку, капитан Нарборо.
— И отлично, Молтхаус, — сказал Хьюго. — Измотать и обескуражить.
— Хочешь продуться, доверься мне, — сказал Хупер. — Виноват, сэр.
— Не будьте штанами, — ответил Адриан. — При той калитке, что нам досталась, лучше отбивать вторыми, время послеполуденное, как раз земля и подсохнет.
И, прежде чем занять свое место за столбиками калитки, Адриан бросил мяч Раддеру, начинающему игру боулеру Чартхэма.
— Помните, Саймон, — сказал он, — по прямой и через всю площадку, вот все, что от вас требуется.
— Да, сэр, — сглатывая, ответил Раддер. Площадка представляла собой подобие долины, с одного края которой возносилась готика Нарборо-Холла, а с другого — церковь и деревня Нарборо. Выбеленный павильон покрывала тростниковая крыша, погода стояла прекрасная, только легчайший ветерок вздувал
