Под черной звездой

фактором в реализации моей программы по части развала армии. В В ночь на тринадцатое ноября под сумрачные завывания метели в призывного пункта Кустаная я уже маршировал в большой колонне новобранцев по улицам ночного города. Придя на станцию, вся эта дикая дивизия погрузилась в вагоны и вскоре эшелон тот двинулся на запад. На всем пути следования отношение к нам было как к уголовникам, а не защитникам отечества. На всем пути следования, где военный эшелон делал свои остановки, призывников в нем встречали по обе стороны путей вооруженные отряды солдат с собаками, перекрывая все подходы и выходы. Вымуштрованные, бесстрастные истуканы в военной форме, держа автоматы на изготовку, не вступали с нами ни в какой контакт и были наготове, как и служебные их собаки, выполнить любой приказ своих командиров... По прибытию в Москву нас всех растасовали, как колоду карт, посадили в военные крытые грузовики и развезли для прохождения дальнейшей службы по частым военного округа. В части, куда я попал служить всю нашу группу отправили не месяц в карантин для прохождения курса молодого бойца. Будущие наши командиры были в общении с нами бездушно холодными роботами, изрекавшие собачьим лаем лишь одни команды. Однословные команды, выкрикиваемые время от время, заменяли им живую человеческую речь. И движения их были какие-то прямолинейно-дерганные, как у оловянных солдатиков в детских мультфильмах. Да и сама служба напоминала мне чем-то детскую игру типа 'всесоюзной зарницы', где каждый мнил себя, если не героем, то уж классным разведчиком точно. Во всеобщей подозрительности, шпиономании, царивших в армии, открыто прививался романтизм к войне и всякому насилию. Групповое топанье ногами по два часа уряду до обеда и после называлось строевой подготовкой. Более скучного и бесполезного занятия нельзя было себе и придумать. Свое недовольствие такому распорядку обучения я в первый же день выразил тем, что отказался от подобной муштровки, сославшись на неудобство армейской амуниции, тем самым подавая пример всем другим к непослушанию и симуляции. - Портянки сбились, и сапоги жмут, командир. Пойду-ка переобуюсь, - выйдя из строя, доложил я опешившему сержанту. И не дожидаясь разрешения присел на буствер кювета и начал переобуваться. - Рядовой Терновцев, немедленно встать! В строй! - заорал злобно на меня сержант. - По уставу не положено повышать голос на подчиненных, - напомнил я ему. Взбешенный моей неподатливостью, он круто повернулся к роте и отдал приказ: - По кругу плаца бегом, марш! Рассчитывая расправиться со мной таким не уставным приемом, воздействуя через недовольство моих сослуживцев, он долго гонял их, стоя в центре круга, описываемого оштрафованной ротой, пока люди в строю не стали, задыхаясь, роптать на него, только тогда раздалась его команда: - Разойдись! Вините барина своего, который отказался выполнять мой приказ. Отдувайтесь теперь за него сами, - прорабатывая, подбивал он против меня запыхавшихся бедолаг. И серость людская двинулась стеной на меня, возглавляемая бывшим комсоргом Соколово-Сарбайского рудника, прозванного за свой рост ходячей стропилиной. Подойдя ко мне, облакоченно лежащему на земле, он пнул по каблуку моего сапога, трусливо задираясь: - Ты чего тут разлегся, скажи? - вдруг осмелясь, повысил он голос. - Долго ли нам еще за тебя отдуваться перед сержантом, козел безрогий? - обрушился он на меня. - Долго, если вы будете все ослами безмозглыми, - отпарировал я. - А кто же за нас отечеству и родине служить будет, если все как ты отлынивать станут. - Служить бы рад - прислуживаться тошно, - а разозлясь, пригрозил ему, отойди от меня, Сатана, ибо сказано годе-то в Писании: Господу Богу твоему покланяйся и одному ему служи!.. Не надоедай мне, паскудный хлюст, пока я не обратил тебя в земляного червяка... Канай, канай, отсюдова по добру, по здорову шестерить к своему сержанту, скоколовско- сарбайский червяк, видно ты и вправду один такой закомплексованный их гнилой идеологией, нашелся среди нас - поддержал меня бывший целинник из Ростова, Васька Пожидаев. - В семье не без урода, - вставил я. - Получишь пару нарядов в неочередь по другому запоешь, - припугнул он, желая выслужиться. - Ты мне тоску не пророчь, комсомол, презерватив комунистический! - Ты че обзываешься, гнида? По шее получить хочешь! Так за мной не заржавеет... Посмотри, какой ты и какой я. Ты и ростом не вышел и в плечах не широк: глядеть не на что - малявка, а такой заносчивый! На помощь друзей надеешься?.. - Безмозглый чурбан, жирафа долговязая, не нужна мне ничья помощь. До бороды достану, мне и самому делать нечего, чтобы с тобой разобраться. Десять лет постоянных тренировок на выживание, понимаешь ли ты, десять лет то острожничал я, то бродяжил. И быка сшибить одним ударом - обучен, если буду вынужден защищаться. Хочешь на себе это испробовать, герой, - тогда нападай, - встал я напротив на изготовку... - Я привержен мирной коммунистической идее первым не нападать, - бросил он вызубренную еще в школе фразу, трусовато озираясь... - Всякий человек того, что он приобрел заложник. Ты заложник собственной глупости, - ты веришь в идеологическую химеру. Под службой Родине, Отечеству ты понимаешь беспрекословное выполнение команды мафиозной кучки чиновников, бюрократов. А надо служить своему народу, надо чтобы им, простым людям, жилось бы от твоей службы получше, полегче, порадостней... А не каким-то там горлохватам-пузанам. - О чем, о чем это вы? - развел он руками, не понимая. - Пику схлопочешь в бок, шестерка, сразу поймешь что к чему, - угрожающе выдвинулся к нему крутой кустонаец Доля. - Парни! Оставьте его в покое, - смешался я, чтобы не переборщить чего доброго и преждевременно не угодить за решетку. Хочет раболепствовать пусть раболепствует! Еще Аристотель утверждал, что люди по натуре своей делятся на свободных и рабов от рождения, что свободный человек он и в неволе стремится к свободе, а раб он и на воле - раб!.. Все мы здесь подневольные и тем не менее не должны позволять кому бы то ни было унижать наше человеческое достоинство. Чтобы заставить уважать себя, мы должны уметь постоять за себя. Так вот, только сплотившись воедино, мы сможем противостоять всеподавляющей военной машине, где попираются наши права человека узаконенным всевластием командиров, с одной стороны, с другой старослужащими в их неуставных взаимоотношениях с молодыми. - Дурной пример заразителен! - Отчитывал нас ротный старшина на вечернем построении, - без году неделю служите, товарищ Терновцев, а что себе позволяете? Да знаете ли Вы, что за дезорганизацию в армии полагается?! устремился он ко мне. - Какая так дезорганизация? У каждого своя голова на плечах, сами так скушно и неинтересно обучаете, а потом ищете виноватых, - прострочил я, как из автомата. - Рядовой Терновцев, выйдь из строя! Я вышел. - На первый раз - два наряда вне очереди, - объявил он. - Есть, - сказал я и встал в строй. Чрезвычайное происшествие в карантинной роте всю воинскую часть, можно сказать, поставило на 'уши'. - Вот вам на лицо хрущевский волюнтаризм в воспитании молодежи. Даже представить себе подобного раньше никто не мог... Где это было видано, чтоб целая рота отказалась от строевой подготовки сама по себе, - не унимался командир карантинной роты Пасечник, малорослый и щуплый, но очень шустрый человек капитанского звания. - Что ли кто гипнозом на них влияет, их словно магией какой всех околдовали, - жаловался он майору из политотдела в присутствии своих командиров взводов, младших офицеров. - А ну-ка, вызовите ко мне главного зачинщика происшествия, хочу на него поближе взглянуть, ишь неуживчивый какой гусь отыскался у нас подразделении, - все более раздражался он. Войдя в кабинет, я представился бодры голосом: - Рядовой Терновцев по вашему приказанию прибыл. - Что же ты, стервец, приказ командира выполнять отказываешься? Без ножа нас режешь, сукин сын! - вспылил он. - Всякий человек, здравомыслящий, отвергает то, в чем нет никакой пользы, не вижу проку я от нудной вашей маршировки: ни физического развития для человека, ни умственного, ни духовного... Растрачивать себя напрасно и грешно, и не рационально, товарищ капитан. - Рационально было б отправить тебя на гауптвахту, да нельзя по уставу, ты еще не принял присягу, - прервал он строго, указывая мне на дверь. Я круто развернулся, щелкнув каблуками, вышел. - Строптив, а поглядите какой молодец! Какая выправка и строен, и крепок физически, дерзок умом! Толпа стекается к мудрецам, как вода, сказано в притчах соломоновых, - заговорил и майор, - попробуйте-ка возразить его доводам, что нет пользы, в бесполезном, - обратился он к присутствующим офицерам. Те в нерешительности молчали, поглядывая друг на друга, соблюдая строго субординацию. - Понимаю вашу заминку, - пришел к ним на выручку самокритичный политработник. - Однозначно принять или отвергнуть его тезисы конечно нельзя. Прав он в том, что не в почетный же караул мы их готовим, а к суровой солдатской службе. Научился боец вскидывать руку к козырьку для приветствия, да ходить в строю в ногу и довольно с того, а главное физические данные в них надо бы развивать. Чего греха таить, сегодня многие и кадровые военные, что с тяжелыми задами расселись в кабинетах, подтянуться-то на турнике как следует не умеют, что уж говорить о солдатах срочной службы, все нормы по физической подготовке у нас в армии ужасно занижены, пригодны разве что для поваров. Лучше б конечно было бы уделять больше внимания духовному и физическому развитию для повышения боеспособности личного состава. Да штабистам этого никогда не понять, строчат себе что на ум придет в своих инструкциях, а нам их глупость всякую приходится безоговорочно выполнять. Не могут в верхах там понять психологию современного солдата, человека образованного, инициативного, бесстрашного, готового проявить себя во благо лишь конкретного дела, не расходящееся с его принципами