– Давайте! – крикнул он. – Вам тоже необходимо облегчиться.
Студент Михайлов сначала отказался, а когда прозектор скрылся в соснах, выбрался из теплого салона, выдохнул и вдруг побежал в лес.
Если бы кто видел бег господина А., то, вероятно, сравнил бы его с бегом животного, причем какого- нибудь парнокопытного. Он с легкостью перепрыгивал сугробы и нагромождения валежника, потом внезапно остановился как вкопанный, перестал дышать и принялся слушать лес.
Постепенно его ухо различило скрип снега, а глаза, привыкшие к ночи, выхватили из черноты человеческий силуэт со злобно поблескивающими глазами. На плече человек тащил что-то длинное и очень тяжелое.
На мгновение черное небо разошлось, и на верхушки сосен просияло полной луной. Силуэт остановился и, не снимая с плеча тяжести, провыл в атмосферу:
– Аааууыыы!!!
Студент Михайлов сделал шаг вперед.
– Ну что же вы? – укоризненно спросил он. – Как так можно!
Злобное сверкание глаза на миг погасло – его прикрыло толстое веко. Человек крутанулся вокруг своей оси, ударяя рельсом по дереву. Словно колокол загудел по лесу.
Студент Михайлов еще на один шаг приблизился к незнакомцу, и тот ощерился зверем, показывая клыкастую пасть с длинным языком.
– Ведь столько людей погибло!
Злобный крутанулся в другую сторону, ударив молодого человека тяжелым металлом по груди. Студент Михайлов отшатнулся, затем, кашлянув, вновь сделал шаг вперед.
– Я вас не понимаю, честное слово! – произнес он, сплюнув на снег кроваво.
В сей момент луна закрылась течением зимних туч, и стало черно. Пульсирующе поблескивал злобный глаз, и слышалось прерывистое дыхание.
– Стыдно все это! – проговорил студент Михайлов.
– Ааааууыыы-ы-ы-ы! – завыл человек. – Ааа-уаауыыыыы! – и кинулся со всех ног в непроходимую чащу.
Молодой человек не хотел преследовать уносящего рельс. У него болело в груди, но он терпел и даже не стонал. От такого удара должны быть поломаны как минимум ребра.
К автомобилю студент Михайлов ланью не скакал, а возвращался шагом.
Надо сказать, что, выйдя к шоссе, он чувствовал себя уже значительно лучше. Зачерпнул горстью снег и утер кровь с нижней губы.
– А говорили, не хотите! – хмыкнул Ахметзянов, когда молодой человек уселся в теплый автомобиль. – Ничего себе не отморозили? Хотя зачем балеруну… – Тут прозектор через зеркало заднего обзора поймал взгляд студента Михайлова и почувствовал огромный стыд, настолько огромный, что у него самого словно холодом окатило все мужское.
– Простите, – произнес он сдавленным голосом и нажал на газ.
Всю остальную дорогу молодой человек провел с закрытыми глазами, хотя, как чувствовал Ахметзянов, не спал.
– Шереметьево проезжаем! – зачем-то сообщил патологоанатом. – Самый крупный на территории России аэропорт… Химки… Город такой…
На въезде в столицу их остановили и учинили допрос.
– Зачем в Москву? – спрашивал капитан без лица, которое было надежно упрятано в огромный цигейковый воротник.
– Надо, – ответил Ахметзянов.
– Я тебе дам «надо»!.. – Голос капитана засобачил, а руки всунули в кабину дуло «АК», которое как раз пришлось на уровне виска прозектора. – Какого х… в Москву!!!
– Сколько? – Патологоанатом полез в карман за деньгами.
– А мне не надо! – рявкнул капитан, и из воротника высунулся сизый нос.
– Ты у меня на морозе стоять будешь, ждать, пока лаборатория прибудет медицинская. Ты же пьяный, сволочь!
В эту секунду с Ахметзяновым произошла перемена. Он не спеша открыл дверцу «москвича», выбрался наружу, указательным пальцем отодвинул дуло автомата, упертое в самую грудь, и сказал голосом, посаженным на связки:
– Ты – кусок сала! Ты кого пугаешь, мразина! – Получилось страшно. – Ты в кого свою пукалку тычешь, гниденыш!!!
Имея полный рожок патронов и патрон в стволе, мент чувствовал себя комфортно, но кусок носа набрякал кровью на глазах…
– В машину!!! – заорал капитан. – Загашу вмиг!
Ахметзянов продолжал надвигаться.
– Меня пугать!.. Да я в Афгане шестнадцать духов спать положил, пока ты до папкиного х… тупой головкой еще не доставал… А ты в меня!..
