Наконец выпили вместе за пацанов, после чего майор натянул на ногу носок.
– А я тебе, Жыбин, всегда говорил, что ты зверюга! – сказал он капитану, завязывая на ботинке рваный шнурок узелком.
– Ну не зверь же, товарищ майор! Я же русский!
– А я – татарин, – определился Ахметзянов.
– Все равно – пацан! – махнул рукой капитан, прощая. – Исключения подтверждают правила!
– Я – тамбовский! – сообщил майор. – Лимита!
Все посмотрели на студента Михайлова.
– Ушла память от меня! – сообщил он в свою очередь. – Среди народов нет зверей, – добавил.
– А чечены!!! – вновь возмутился Жыбин. – Они пацанам нашим органы половые отрезают, рабами делают!.. Не-е, товарищ майор, он мне специально нервы бужирует!..
Майор согласно закивал.
– Есть преступники среди народа, а народ весь преступным бывает вряд ли! – устало проговорил молодой человек. Обычная бледность вернулась к нему, а глаза вновь наполнились безразличием. – Вы, Жыбин, тоже преступник.
– Я?! – обалдел капитан.
– Вы детей убивали?
– Да кто ж там, в общей куче, разберет!
Студент Михайлов отвернулся.
Неожиданно Жыбин вскочил из-за стола, и Ахметзянов в пьяном ужасе подумал, что драка начинается по новой, но произошло ровно другое. Мент рванул с себя пиджак и свитер, обнажив мускулистое тело, и повернулся голой спиной к молодому человеку. Всю его могучую спину покрывали мелкие шрамы, от шеи до поясницы.
– Это работа восьмилетнего «духа»! Гранату звереныш в меня бросил самодельную, с гвоздями рублеными!
Жыбин вернул свитер на место и раздул бычьи ноздри.
– Из меня полсотни фонтанчиков крови било! Я его из последних сил подстрелил. Засадил разрывную в голову! Как гнилая дыня, разлетелась башка! Вот когда я радость испытал! Когда успел!.. Все они звери!!!
– Нельзя детей убивать, – тихо произнес студент Михайлов.
– Так он же меня сам почти убил! – обалдел капитан.
– Это его дело.
– А мое дело, значит, сдохнуть!
Молодой человек пожал плечами, кинул: «А хотя бы и сдохнуть!» – встал из-за стола и, сказав, что у него еще есть дела на сегодняшний вечер, твердым шагом пошел к ресторанному выходу.
– Куда вы? – крикнул вдогонку Ахметзянов. – Два часа ночи!
– Ничего-ничего, – отмахнулся студент Михайлов и закрыл за собой дверь ресторана.
Майор разлил остатки водки и зашевелил бровями.
– Может, все же пидор? – осчастливил он пространство своим предположением.
Капитан предпочел молча кивнуть головой.
Ахметзянов ничего не предполагал, а просто понес свою рюмку через стол. Чокнулись, выпили, и менты стали собираться. Они не выражали желания оставить часть своих денежных средств за банкет и на вопрос патологоанатома: «Поделим на троих?» – молча проигнорировали татарина, равно как и счет на приличную сумму, и зашагали по старшинству к выходу.
– Ну, пидоры!!! – не выдержал Ахметзянов и отсчитал последние деньги за стол.
Менты молча развернулись на сто восемьдесят градусов и забили патологоанатома до полусмерти. Отведя душу, они вновь потянулись к выходу. При этом капитан хватанул со стола горсть купюр и сунул себе в карман:
– Штраф утренний.
С окровавленной физиономией Ахметзянов приподнялся и потянул руку.
– Ты че, зверь, тянешься! – рыкнул капитан и ударил избитого ногой под ребра.
На этом гибэдэдэшники обрели окончательное успокоение и вышли прочь.
Далее образовался скандал в ресторане. Денег расплатиться за стол решительно не хватало. Голосил, жеманно заламывая руки, метрдотель, и Ахметзянову хотелось кричать на всю Москву: «Вот он, пидор!»
С трудом договорились, что счет будет числиться за номером, а метрдотель предупредил:
– Будете, мужчины, себя нехорошо вести, вам паспорт не отдадут!
– Я импресарио Большого театра, – представился Ахметзянов, пуская губами кровавые пузыри. – Хотите контрамарку на балет?
