— Гораздо хуже — И это все причины, по которым ты так боишься вернуться к тому, что было одиннадцать лет назад?
«Ты не любишь меня, черт возьми!»— подумала она.
— По крайней мере те, что я считаю важными, — солгала Мередит.
Мгновенно успокоившись, Мэтт убедительно ответил:
— Думаю, мы сможем преодолеть все препятствия прямо сейчас. Я не преувеличивал, когда говорил о детях. И о карьере тоже. Надеюсь, твои тревоги об этом улеглись. Что же касается других женщин… эта проблема ненамного сложнее. Знай я, что этот день настанет, поверь, жил бы совершенно по-другому все эти одиннадцать лет К несчастью, я не могу изменить прошлое, однако готов поклясться, что оно, это прошлое, не такое уж грязное или бурное, как ты привыкла считать. И поверь, — добавил он, с нежной улыбкой глядя в ее запрокинутое лицо, — ты — все, что мне нужно в жизни. Все.
Беспомощно, как бабочка к огню притягиваемая хрипловатыми нотками в его голосе и чувственным, неотразимым блеском глаз, Мередит молча наблюдала, как Мэтт сбрасывает спортивную куртку и швыряет ее на диван, но, совершенно ошеломленная его словами, не понимала смысла происходящего.
— И выбрось из головы все мысли о фригидности. Это чистый абсурд. Воспоминания о том, что я испытал в постели с тобой, преследовали меня все эти годы. И если считаешь, что ты одна чувствовала себя неуверенно всегда, когда мы были вместе, то ошибаешься. Я не раз чувствовал себя ни на что не пригодным. Как бы часто я ни твердил себе, что не нужно торопиться, следует попытаться дать тебе настоящее наслаждение, так и не смог ничего поделать, потому что стоит мне прикоснуться к тебе, и я теряю голову от желания.
Слезы радости и облегчения обожгли ее глаза. Он хотел сделать ей дорогой подарок на день рождения, но слова его были куда более драгоценным даром, так много значившим для нее. Мередит зачарованно слушала, как он шепчет:
— Телеграмма твоего отца терзала меня много месяцев. Я мучился, повторяя себе, что ты наверняка осталась бы со мной, если бы я любил тебя больше, лучше, сильнее…
Неожиданная улыбка осветила его мужественное лицо, а в голосе появилась шутливая торжественность:
— Надеюсь, вопрос о фригидности больше не возникнет.
Мэтт заметил, как на бледных щеках Мередит вспыхнули красные пятна. Очевидно, его слова подействовали на нее.
— Остается лишь одна крошечная причина, из-за которой ты не хочешь оставаться моей женой.
— Какая именно?
— Ты считаешь себя неумелой и…
— Неуклюжей, — рассеянно вставила она, пристально глядя, как он лениво развязывает галстук. — И… и ничтожной.
— Представляю, как все это должно было на тебя подействовать, — с притворной мрачностью согласился Мэтт. — Но, думаю, скоро твои сомнения рассеются.
Он расстегнул верхнюю пуговицу сорочки.
— Что ты делаешь? — возмутилась Мередит, широко раскрыв глаза.
— Раздеваюсь, чтобы ты могла сделать со мной все, что пожелаешь.
— Не смей расстегивать вторую пуговицу… кому я сказала!
— Ты права. Этим следует заняться тебе. Ничто не дает человеку ощущения большей силы и всемогущества, чем возможность вынудить другого человека стоять совершенно неподвижно, пока его раздевают.
— Кому и знать, как не тебе?! Ты, вероятно, проделывал это десятки раз.
— Сотни. Подойди ко мне, дорогая.
— Сотни?!
— Я пошутил.
— Не смешно!
— Ничего не могу с собой поделать. Я всегда шучу, когда нервничаю.
— А ты нервничаешь? — пробормотала Мередит.
— Да я вне себя от страха, — серьезно объявил Мэтт. — Никогда еще я так не рисковал. То есть… если наш маленький эксперимент закончится неудачей, я буду готов признать, что мы действительно не предназначены друг для друга.
Последние остатки сопротивления растаяли как дым. Мередит любила Мэтта… всегда любила. И страстно желала его, так же страстно, как хотела, чтобы он отвечал ей взаимностью.
— Это не правда.
Хриплым от возбуждения и нежности голосом Мэтт пробормотал, открывая ей объятия:
— Пойдем со мной, дорогая. Пойдем в постель. Обещаю, что после этого ты никогда больше не будешь сомневаться ни во мне, ни в себе.
Мередит, чуть поколебавшись, шагнула навстречу. Они оказались в спальне, и Мэтт сделал все, чтобы сдержать обещание: заставил Мередит выпить шампанского, чтобы немного успокоиться, заверил, что каждый поцелуй или ласка, которыми она наслаждается, и для него столь же волнующи, превратил свое тело в инструмент для обучения любви женщины, даже голос которой возбуждал его. И не делал усилий, чтобы скрыть или сдержать реакцию на каждое ее прикосновение. Мэтт превратил следующие два часа своей жизни в почти невыносимую пытку, страстные терзания, мучительную агонию, ибо его жена, преодолевшая многолетнюю застенчивость, делала все возможное, чтобы довести его до высшей точки любовного экстаза.
— Но я не совсем уверена, что тебе это нравится, — пробормотала она, припав губами к его набухшей плоти.
— Пожалуйста, не делай этого, — взмолился Мэтт.
— Но тебе это не правится?
— Ты же сама все видишь.
— Тогда почему просишь меня остановиться?
— Попробуй продолжать и через минуту увидишь, что случится.
— А это тебе нравится?
Ее язык коснулся сосков, и Мэтт затаил дыхание, чтобы не застонать.
— Да, — наконец выдавил он и вцепился в спинку кровати, сжав зубы, когда она оседлала его и резкими толчками начала двигаться, полный решимости позволить ей все-все на свете.
— Так мне и надо за то, что влюбился в президента фирмы, вместо того чтобы завести роман с глупенькой старлеточкой, — пошутил он, охваченный исступленным желанием, сам не понимая, что говорит. — Следовало бы знать, что президент захочет быть наверху…
Прошло несколько мгновений, прежде чем Мэтт понял, что Мередит неподвижно застыла.
— Если ты остановишься сейчас, дорогая, и не позволишь мне кончить, я наверняка умру.
— Что? — прошептала она.
— Не останавливайся, иначе, несмотря на все обещания, я не выдержу и сам окажусь наверху, — выдавил он, поднимая бедра и вонзаясь в тугое влажное тело.
— Ты любишь меня?
Мэтт закрыл глаза, судорожно сглотнул и, еле ворочая языком, умудрился спросить:
— А ты как думаешь? Ради чего, по-твоему, я здесь?
Он открыл глаза и даже в полутемной комнате увидел повисшие на ресницах Мередит слезы.
— Не смотри на меня так, — умоляюще попросил он, отпуская спинку кровати и прижимая Мередит к груди.
Слезы хлынули летним ливнем.
— Пожалуйста, не плачь. Прости, что сказал это, — шепнул он, в беспомощном отчаянии целуя ее, уверенный, что она не желает ничего слышать о его чувствах и он только все испортил. — Я не собирался признаваться так скоро.
— Скоро? — яростно повторила Мередит, смеясь и плача. — Скоро? — всхлипнула она. — Я почти полжизни ждала, когда ты скажешь это.
