– Каким образом?
– Он выходил им навстречу несколько раз.
– И что?
– Они себе все зубы переломали, пытаясь его прокусить. И так раз за разом. Они ведь не могут не жевать того, кто попадает им в зубы, а потому однажды перелетели на юг, и теперь охотятся здесь.
– Хорошая новость.
– Тебе нравится Кащей?
– Нет, но около его замка нет никаких шутников, и там можно спокойно отдохнуть некоторое время.
– Интересный подход к отдыху, – заметил бронтокряк, но расшифровывать не стал, потому что заметил букашку, слизнул ее метровым языком и смачно зачавкал. Ворона остолбенела.
– Ты чего? – удивился бронтокряк.
– Как ты это сделал?
– Что сделал?
– Я не ожидала, что у тебя такой длинный язык.
– Длинный? Он у меня короткий! Вот у... ну... как их, ну, в общем, ясно, кого я имею в виду, у них язык так язык! С верхушки дерева могут поймать бегущего по земле!
– Не поняла, – сказала ворона, но бронтокряк сделал вид, что не расслышал. Зубы носились, пение становилось все громче и зазывнее, от восхитительных звуков против воли начинало тянуть вверх, чтобы услышать получше. Ворона начала терять терпение.
– Скорее бы они улетели! – выразила она общее пожелание жителей леса.
– Тянет наверх? – спросил бронтокряк.
– Есть немного! – ответила ворона.
– У нас раньше во время таких полетов избавлялись от врагов.
– То есть?
– Ну, к примеру, какой-то зверек постоянно всех донимает, надоел до смерти. Его хватают и подбрасывают вверх, а дальше он уже сам летит к зубам, не в силах противостоять пению.
– Хороший способ! – похвалила ворона, представляя, как она отрывает от дерева вопящую лису, а та умоляет пощадить ее, визжит, а она только смеется и повторяет: «Нехорошо чужой сыр хватать, нехорошо».
– Но тут есть одна проблема.
– Какая?
– Тот, кто пытается покончить с врагом, часто и сам, забыв в азарте об осторожности, тоже летит вверх. И они погибают вдвоем. Так что никто больше не пытается избавиться от врага подобным способом.
Мечты померкли.
– К тому же лиса не летает... – пробормотала ворона. Зубы с усиленным рвением запели чарующую песню многоголосым хором, с переливами и поочередным вступлением то одного, то другого голоса. У вороны закружилась голова от счастья, и, лишь краем сознания понимая, что поддаваться пению нельзя, она вцепилась клювом в ветку, представив себе, что это лисий хвост. Зубы над ней издавали самые притягивающие звуки во Вселенной, клюв держался за ветку помимо сознания, в мыслях ворона пела вместе с ними, то солируя, то в общем хоре. Песня затуманила сознание, казалось, что наступил счастливейший момент в ее жизни, после которого не стыдно и умереть. Сжимая клюв все сильнее и сильнее, ворона прокусила кору, в клюв закапал сок. Она сглотнула и чертыхнулась. В голове немного прояснилось, желание попеть в хоре поблекло, уступив место проблеме противного сока, который все прибывал и прибывал.
Ворона принялась отплевываться, не разжимая клюва.
– Что ты делаешь? – услышала она голос бронтокряка.
– Фок фыфлефыфаю! – сквозь клюв ответила ворона.
– Аааа... А я думал, ты сок выплевываешь! – отозвался бронтокряк.
– Я и фофою, фто фок фыфлефыфаю!
– Ты серьезно? – не поверил бронтокряк. – Где ты его взяла? Стой, я понял: ты ветку прокусила!
– Угу! – подтвердила ворона.
– Челюсти качала? – восхитился бронтокряк.
– Щефо?
– Ну, тяжести в клюве носила стабильно, по нескольку раз в день.
– А при чем здесь качели? – ворона выплюнула ветку, сообразив, что зубы больше не поют, а громко и некультурно чавкают. – Поймали кого-то!
– Главное, что не меня, – отозвался бронтокряк. – Кому так не повезло?
Они осторожно высунули головы. Зубы строились в ряд; первые, пережевав, улетали по своим делам, передавая обед следующим по очереди. То, что когда-то было живым существом, сейчас напоминало комок
