Над падающим бомбардировщиком раскрылись два купола парашютов. Третий немец, выпрыгнув, рано раскрыл парашют, и он зацепился за киль падавшего самолета. Так они и падали: отдельно крыло, фюзеляж с одним крылом и гитлеровец вместе с ним, описывая круги вокруг хвоста «Хейнкеля» на расстоянии длины строп парашюта. Так до самой земли…
– Видите, здеся, – заметил Архипенко, – никогда сразу не дергайте кольцо. Хоть несколько секунд подождать надо.
«Хейнкели» улетели. Их место заняли «Юнкерсы». Эти, очевидно, должны были бомбить с пикирования, но, напуганные парой «Лавочкиных», сбросили бомбы с горизонтального полета и стали уходить на запад. «Лавочкины» их не преследовали. Кожедуб (это был он, как через полчаса узнали летчики) со своим ведомым тут же на последних каплях бензина произвели посадку. Буквально через две минуты над аэродромом появилась и разошлась на посадку четверка истребителей. Это, продолжая перебазирование, так неудачно начатое вчера, привел группу третьей эскадрильи Бекашонок.
– Минут на пять бы раньше прилетели… Как раз попали бы на бомберов, – вздохнул Виктор.
Одна за другой с интервалами пять-десять минут прилетели и остальные группы, а вслед за ними прибыл и наземный эшелон. Полк снова был в сборе. На прежней площадке осталось только несколько неисправных машин. Среди них почему-то оказался и самолет Чугунова.
– Что с самолетом? – спросил Архипенко Черкашина.
– Не знаю, я выехал раньше. Он должен был лететь.
Прилетевшие летчики рассказали, что Чугунов действительно взлетел, немного прошел с ними, но потом вернулся на старый аэродром.
Вы свое дело сделали…
Летать в этот день так и не пришлось: обслуживающий батальон подвез горючего, которого едва хватило дозаправить перелетевшие самолеты. Зато полк «Лавочкиных» работал с огромным напряжением. Одна за другой взлетали и уходили на задание группы. Они возвращались, заправлялись и снова улетали…
Только вечером, когда все собрались у стога соломы, заменявшего пока командный пункт полка, – землянку для него только начали рыть, – стала ясной причина напряженности. Оказывается, фашисты ввели в действие несколько свежих пехотных и танковых дивизий. Еще вчера, 28 октября, утром они контратаковали наши войска. Контратаки противника поддерживались активными действиями бомбардировочной авиации. Попытка же наступления наших войск в районе Нового Стародуба пока успеха не имела. Создавалась угроза, что противнику удастся отрезать часть клина нашего плацдарма. Танки противника могли выйти на оперативный простор и разгромить наши тыловые части на плацдарме.
– Так что, – закончил Бобров, – сейчас поедем в деревню, где для нас все приготовили, но спать придется не раздеваясь. Говорят, немецкие танки прорвались в районе Покровки. В случае чего ночью улетим на старую точку. Там все время будут дежурить, выложат ночной старт. Кто не летал ночью, должен перелететь Днепр, набрать высоту и покинуть самолет с парашютом.
– Если такое положение, то почему не улетели засветло? – спросил я Виктора, когда мы усаживались в машину. – До Покровки километров тридцать только, и дорога хорошая. Танки за час здесь будут…
– Черт его знает… Не так страшно, значит, как он говорит. Начальство не стало бы рисковать… Соседи вон, видишь, тоже сидят, не улетают. А ведь на «Лавочкиных» и взлететь ночью и сесть намного труднее, чем на нашей «Бэллочке».
Как бы там ни было, а отдых был испорчен. Никому не хотелось, чтобы их застали врасплох, и летчики не столько спали, сколько прислушивались к шуму моторов в темени ночи… Погода резко изменилась. Вместо высокого крылом звездного неба утро преподнесло летчикам низкие облака, несущиеся над самой землей. Молча, без песен ехали на аэродром в своей «Антилопе». Все напряженно прислушивались к звукам, доносящимся из степи. Но что можно было услышать сквозь натужное подвывание мотора и дребезжание разбитой на проселочных дорогах машины?
Стоянки встретили ревом моторов – механики готовили самолеты к вылету. Они, оказывается, ночью тоже не отдыхали, а по очереди прогревали моторы самолетов, чтобы держать их в постоянной готовности к внезапному вылету. Точно обстановку никто не знал, и это еще больше усиливало напряженность. Механики откровенно завидовали летчикам.
– В случае чего вы и в такую погоду улетите, а нам пешком от танков не уйти…
– Товарищ командир, самолет к полетам готов! – доложил Волков, когда я подошел к своей стоянке.
– Хорошо. Погода только сегодня вроде нелетная… А винтовки почему здесь лежат? – поинтересовался я, показывая на оружие, сложенное на куче чехлов.
– А, это наши жены, ружья заряжены… Всю ночь в обнимку с ними спали.
– Что-то не замечал, чтобы вы очень любили своих «жен». Особенно Карпушкин, – намекнул я на случай, когда Карпушкин даже в караул пришел без винтовки.
– Так то ж когда было! – улыбнулся Карпушкин. – А тут, говорят, немцы прорвались.
– Я и для вас, товарищ командир, патронов припас, – добавил Волков. – Достань, Сергей.
Карпушкин порылся под чертыхнулся и вытащил черную картонную коробку.
– Здесь триста патронов, – сказал он, протягивая коробку.
– Откуда столько?!
– А тут мимо автоматчики проходили. Отдали, чтобы лишний груз не тащить. Вот мы и взяли. – Патроны автомата «ППШ» были точно такие же, как и у пистолета «ТТ».
– Лишний груз?
Я еще слишком мало был на фронте и не мог себе представить, чтобы солдаты делали подарки, по триста патронов. Привык к условиям, когда за каждый израсходованный патрон нужно отчитываться, сдавать стреляную гильзу. Однако дебаты на эту тему продолжить не пришлось.
