пугливой. Теперь она называла их пиратами — так же, как Бьяджио. Она ненавидела их, забыв обо всем, что они сделали для Люсел-Лора во время его войны против империи. Дьяна перестала видеть в них союзников. Для нее они превратились в поджигателей войны, которым надо было отнять у нее мужа.
— Прошло уже много времени, Дьяна, — сказал Ричиус. — Я даже не надеялся получить такую передышку. Я же говорил тебе, что когда-нибудь уеду.
— Когда-нибудь, — ответила она. — Тогда это казалось таким далеким.
Но именно так и должно было случиться. Для Ричиуса альтернативы не было. Он безуспешно пытался убедить ее в этом и теперь понимал, что никогда не убедит. Но это ничего не меняло. Его сердце по- прежнему жаждало мщения: за его попранную родину и за Сабрину, которая все еще порой являлась ему в снах с отчаянными криками. Они убили ее — его первую жену — просто потому, что ненавидели его. Этот приказ отдал Бьяджио. Аркус мертв, и Блэквуд Гэйл тоже. Но золотой человек Нара все еще жив. И пока он живет, им грозит опасность.
— Тебе здесь плохо, — сказала Дьяна. — Я пыталась. Я надеялась, что нас с Шани будет достаточно. Я думала, время тебе поможет. Но ты не хочешь мира.
Это были ужасные слова, но Ричиус почувствовал их справедливость.
— Мне очень жаль, — мягко проговорил он. — Но так уж обстоят дела.
— Нет, — возразила Дьяна. — Дела обстоят так, как ты ими распоряжаешься. Если Пракна вернется за тобой и ты уедешь с ним, это будет твоим решением. Не называй это судьбой, Ричиус. Ты хочешь отомстить. Ты позволяешь этому желанию разрушать тебя… и нас.
— А чего ты от меня хочешь? — вспылил он. — Допустить, чтобы Арамур навечно остался под пятой Нара? Жить как трусу, пока лиссцы за меня воюют? Я — король Арамура. Дьяна медленно высвободилась из его объятий.
— Арамура больше не существует. Он — часть Талистана. И тебе этого никогда не изменить. Лисе не поможет тебе получить его обратно.
— Но они сражаются, — возразил Ричиус. — Они защищают свою честь!
— Они воюют только ради мести, — сказала Дьяна. — Нар им больше не угрожает, тогда зачем им понадобилось на него нападать? Потому что их сердца полны яда, как и твое. Ты хочешь отомстить за смерть тех, кого ты любил, но тебе их не оживить. А если ты присоединишься к лиссцам, ты оставишь нас с Шани одних. — Она отвела взгляд. — Это заставляет меня сомневаться, когда ты говоришь, что нас любишь.
Ричиус вскочил.
— Никогда не сомневайся в этом! Ради тебя я отказался от всего. Я люблю тебя, Дьяна. И Шани тоже. Больше всего на свете.
— Не считая мести. — Она встала, стряхнула пыль с платья и направилась туда, где Шани завороженно наблюдала за сверчком. — Мы уходим, — бросила она через плечо. — Ради тебя мы запремся у себя в спальне.
В ее голосе было столько холода, что Ричиусу оставалось только дать им уйти. Когда они скрылись в крепости, он устремил взгляд на океан. Где-то там под парусами плыл флот Лисса. Его шхуны были вооружены и готовы взять дань с Черной империи. Возможно, на одном из этих кораблей находится Пракна. И, возможно, лисский командир думает о Нарском Шакале.
4
Железный круг
Бьяджио решил, что предзнаменований было достаточно. Он просто не обращал на них внимания.
Рошанны — «Порядок» Бьяджио — за много месяцев до смерти императора предупреждали его. Ослепленный своим стремлением спасти Аркуса от старости, Бьяджио не заметил возвышения Эррита, пока не стало уже слишком поздно. Еще до того, как император погрузился в маразм, Эррит уже строил планы совместно с Форто и убеждал аристократов Нара присоединиться к нему. Уверенный в том, что Аркус никогда не умрет, Бьяджио позволил епископу вести опасную игру. В этом он винил себя — и больше никого. Нар попал в руки фанатика, и Черный Ренессанс начали уничтожать.
Бьяджио было приятно снова оказаться дома. Он обожал Кроут почти так же, как и столицу Нара. После свержения отца он очень мало времени проводил на острове, и вынужденное изгнание заставило его посмотреть на остров новыми глазами. Он теперь высоко ценил его — как прежде ценил его отец, — и даже виноград и оливки почему-то стали казаться ему слаще. Ветер с моря был теплым и ласкающим, последние солнечные недели вернули его коже естественный бронзовый оттенок. Более того — спокойствие Кроута благотворно подействовало на его перенапряженный мозг.
У него появилось время подумать.
Граф Ренато Бьяджио с кошачьей грацией шел по мраморным коридорам своей виллы, звонко цокая каблуками по узорным плиткам пола. Каменные глаза его бесценных скульптур смотрели ему вслед: десятки драгоценных стражей, купленных или захваченных по всей империи. В конце коридора в темноту спускалась изогнутая лестница. Бьяджио находился в той части дворца, куда гостям заходить воспрещалось: это крыло отводилось ему одному и превосходило роскошью все остальные помещения. Если не считать рабов и слуг, которые время от времени беспокоили графа, эти покои с ним теперь никто не делил.
Бьяджио перешагивал через две ступеньки: настроение у него было приподнятое. Свет факелов быстро окружил его со всех сторон. Щебет птиц стих вдали. У самого конца лестницы оказалась пара крошечных сапог, небрежно брошенных в углу. Впереди слышны стали какие-то звяканье и стук. Он сделал еще один неслышный шаг и всмотрелся в дымный свет. Коридор заканчивался похожей на пещеру мастерской, стены которой были уставлены книжными шкафами и полками с разными диковинками. На полу валялись инструменты и разный хлам: мотки веревки, металлические скребки, небольшая наковальня. Укрепленные на стенках факелы отбрасывали свет и тени, и казалось, что в мастерской колышется мрак. Высокий потолок был покрыт пятнами сажи. В центре комнаты стоял дубовый стол, а на столе — причудливый аппарат, нечто вроде металлического цилиндра с множеством трубок, почти живой в своей сложности. Его блестящие трубки свисали на стол, а на куполообразном верху был пружинный рычаг, похожий на дверную ручку.
Под столом скорчился Бовейдин, заглядывающий в сделанную в дереве прорезь. В пальцах босых ног ученый держал длинную тонкую пилу, а маленькие руки манипулировали трубками, торчащими из его странного творения. Досадливо щурясь, он заглядывал в центр аппарата, обеими руками засовывая в него металлические трубки. Заметив Бьяджио, он досадливо выругался и рявкнул:
— В чем дело?
Бьяджио опасливо шагнул ближе. Он не любил тревожить ученого, особенно во время такой важной работы. В комнате было прохладно, и граф потер руки.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказал Бьяджио.
— Сейчас?
— Да.
Бовейдин вздохнул. Нога с пилой принялась работать над куском трубы. Бьяджио наблюдал за ним, завороженный такой странной точностью. Это было похоже на работу обезьяны.
— Ну, что? — кисло осведомился Бовейдин.
— У меня есть новости, — объявил Бьяджио, подходя к Бовейдину.
Оказавшись у стола, он стал рассматривать странное устройство, водя рукой по гладкой поверхности. Аппарат со странными отростками напоминал серебряного осьминога.
— Новости хорошие, — добавил Бьяджио, продолжая рассматривать устройство. — Ты будешь рад.
Из— под стола откликнулся пронзительный голос Бовейдина.
— Рад? Значит ли это, что мы можем возвращаться домой?
— Твое горючее прибыло. Никабар только что приехал.
Под столом снова начали пилить. Бьяджио улыбнулся и присел на корточки, чтобы видеть лицо Бовейдина. Ученый смотрел на него с облегчением.
— Он получил все? — спросил Бовейдин. — Три партии, как я просил?
— Три партии, — подтвердил граф. — Как ты и просил. Бовейдин расплылся в улыбке:
— Благодарение Богу!
— Благодарение мне, — поправил его Бьяджио. — И Никабару. Везя этот груз для тебя так далеко на юг,
