пройдемся по кедровой аллее. Мне надо с вами поговорить.
Я взяла его под руку; сердце у меня сильно билось, потому что я догадывалась, о чем он хотел говорить. Мы вошли в уединенную аллею, тянувшуюся вдоль реки.
— Вы знаете, — сказал Сельвин, не глядя на меня, может быть, из опасения смутить меня, — я не только ваш законный советник, но и избранный вами самими попечитель; так без дальнейших предисловий, — кто он,
Валерия?
— Я не стану притворяться, будто не поняла вас, хотя, уверяю вас честью, вы ошибаетесь в своих предположениях.
— Ошибаюсь! Едва ли; я не ошибаюсь.
— Я вам говорю; ошибаетесь. Я видела его всего раза четыре и не говорила с ним больше пяти слов.
— Да кто он?
— Знакомый Жиронака, граф де Шаванн. Отец его эмигрировал в Англию во время революции, занялся торговлей и приобрел до 40 000 фунтов. Во время реставрации старый граф возвратился во Францию, был пожалован Людовиком Восемнадцатым кавалером Почетного Легиона, и вскоре потом умер. Месье де Шаванн, воспитанный в Англии, больше англичанин, чем француз, и редко ездит во Францию. Вот все, что я о нем знаю, и то случайно. Месье Жиронак рассказал мне эти вещи, о которых я и не думала спрашивать.
— Все это хорошо, только надо узнать о человеке что-нибудь положительное, прежде нежели отдать ему руку.
— Я сама так думаю. Но так как я не намерена отдавать ему моей руки, то и довольствуюсь тем, что о нем знаю.
— А что вы знаете? То есть, что вы узнали сами, а не слышали от других.
— То, что он человек очень любезный, образованный и, кажется, добрый. Он очень ласков с Августом.
— Да, люди часто бывают ласковы к тем, у кого есть хорошенькие сестры, в которых они влюблены.
— Может быть; но к настоящему случаю этого применить нельзя; положим, что у Августа и хорошенькая сестра, да граф в нее не влюблен.
— Может статься.
— Без сомнения.
— Хорошо. Что знаете вы о нем еще?
— Ничего.
— Не знаете ни его характера, ни правил, ни привычек?
— Право, послушать вас, так можно подумать, что дело идет о найме слуги, и что де Шаванн ищет этого места. Какое мне дело до его характера и правил? Я знаю только, что он смотрит благородным человеком и нисколько не похож на фата или педанта, что в ваше время редкость.
— Каролина говорит, что он очень не дурен собою.
— Я с ней согласна. Только из этого ничего не следует.
— По крайней мере, не много. Так больше вы о нем ничего не знаете?
— И не желаю знать. Кажется, я и то уже довольно знаю о знакомом со вчерашнего дня.
— Хорошо, хорошо, — продолжал судья, покачивая головою. — Он мне нравится. Я наведу справки.
— Только, пожалуйста, не ради меня, — сказала я.
— Мадмуазель де Шатонеф, — сказал он сухо, хотя и шутя, — я стар, вы молоды, а молодежь, я знаю, считает нас стариков, ни на что не годными.
— Нет, нет, поверьте, я этого не думаю.
— Я тоже. Так предоставьте же мне действовать по моему усмотрению и позвольте мне, для вашего успокоения, заметить, что у меня у самого есть две дочери и еще сын, кроме Чарльза. Я очень рад видеть у себя за столом человека образованного, не дурака и не фата, как вы заметили; но чтобы он сделался у меня в доме habitue, для этого я должен прежде узнать о нем побольше. Однако колокол уже позвонил, и я советую вам, не теряя времени, заняться вашим туалетом. И главное, не отступайте от вашего решения никогда не выходить замуж, потому что мужья тираны.
Можете себе вообразить, что я воспользовалась его словами и поспешила убежать от прозорливого старика.
— И как это он все видит? — подумала я. — В одну минуту он прочел все, как по писанному. Но в мое сердце он не заглянул, я думаю; сама не понимаю, что в нем происходит.
Я не знала еще в то время, что, когда душою нашей овладеет сильная страсть, или даже когда она только что зарождается, мы понимаем себя меньше всех.
Я не знаю и не старалась узнать, собирал ли судья справки о графе, как был намерен. Не знаю также, что было их результатом. Но на следующее утро граф явился с верховою лошадью для Августа; он не спросил, дома ли мы, но приказал нам только кланяться и пригласил брата ехать с ним верхом.
Лионеля не было, он уехал по делам в город. Август и граф уехали вдвоем и воротились уже под вечер, незадолго до обеда. Граф уехал, не сходя с лошади.
Признаюсь, что это доставило мне больше удовольствия, чем если бы он вошел. Я видела в этом поступке много деликатности: он не хотел быть в тягость ни мне, ни Сельвинам.
Август в продолжение всего обеда читал панегирик графу и уверял, что в нем есть все, чего только можно искать в друге или любовнике.
— Ого! — воскликнул старик Сельвин, выслушавши Августа. — Кажется, этот граф с черными усами скоро одержал победу. Того и смотри, что еще кто-нибудь убежит! (Он взглянул на Каролину. ) Мадемуазель де Шатонеф очень искусна на эти дела. Но из моего дома не улизнуть никому.
Обед прошел очень весело. После обеда занялись музыкой, и Сельвин только что попросил меня что- нибудь спеть, когда вошел слуга Лионеля. Он прискакал из Лондона отыскивать своего господина, на имя которого была получена из Парижа огромная пачка писем с надписью: доставить немедленно.
Это нарушило на минуту наше веселье; но скоро оказалось, что главное письмо было к моему брату от парижского коменданта, звавшего его назад. Его требовали туда к 3 июня.
Горько было нам расстаться после такого короткого свидания, но мы утешились тем, что Па-де-Кале не Южный океан.
ГЛАВА XII
Утро, назначенное для смотра, было прекрасно. Это было в конце мая, и окрестности города представляли очаровательный английский ландшафт. Деревья стояли в цвету, и воздух был напитан ароматами. Парки и подгородние дороги были усеяны няньками и целыми стадами краснощеких, веселых детей. Август не мог налюбоваться на эту картину.
Деревья, цветы, луга, Темза, белеющая бесчисленным множеством парусов, дачи, няньки и дети, — все приводило его в восхищение. Веселое расположение духа его сообщилось и нам, и на душе у нас стало ясно, как на майском небе.
Когда мы прибыли на поле, назначенное для смотра, брат мой замолчал и побледнел за минуту. Но потом глаза его сверкнули, когда он обвел ими войско, проходившее в минуту нашего приезда перед принцем, для которого делали смотр. Возле принца, верхом на коне, виднелся старик в фельдмаршальском мундире. По орлиным глазам и носу в нем тотчас же можно было узнать великого воина.
— Поистине, великолепное зрелище, — говорил вполголоса брат мой.
Через минуту мимо нас проехал на рысях полк уланов и за ним несколько эскадронов гусар. Зрелище было живописное. Военная музыка приводила меня в восторг. Но спокойный ветеран, неподвижно стоявший среди общего движения и замечавший все мелочи маневров, сделал на меня впечатление сильнее всей массы пестрых мундиров.
Я думала о том, как стоял он среди гигантской битвы народов, где решалась судьба царств, как встретил он без страха и без трепета непобедимого Наполеона; я вспомнила, как сломил он силу моей родины, и кровь похолодела у меня в жилах.
