забылась и сказала: 'Даже если это не так, все равно скажи, что ты меня любишь'. И он не сразу сказал 'люблю'. И после этого она смело сказала: 'Я ведь тоже тебя не люблю, у нас все просто так'. Ее распаляла его холодность, и она попросила несколько раз повторить одну так понравившуюся ей ласку. Он сделал то, что она просила, и ему стало нехорошо. 'Тебе что, плохо?' - спросила она. Он не ответил. И тогда ей захотелось, чтобы он сию же минуту узнал, как сильно она его любит. И она сказала ему: 'Я тебя люблю, ты слышишь, - сказала она еще и еще раз: - Я тебя люблю'. Но это признание не принесло ему почти никакой радости. Он отнес его к простой благодарности за то наслаждение, которое только что доставил ей. Она поняла это и сказала: 'Ты мне не веришь. Ты думаешь, что я тебя люблю не просто так, а за это'. И когда она это сказала, он немножко поверил в то, что она любит его просто так. И поэтому, когда еще через несколько минут она спросила: 'Ты ведь меня тоже любишь?' - и он ответил 'нет', и она загрустила, он еще немножко больше поверил в то, что она любит его не только за это, а просто так. 'Я, может, и согласилась бы, - сказала Ирра Тоетьлстому, дожидавшемуся ответа, - но я все-таки не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, когда предлагаешь мне быть твоей женой. То, что мы никуда не уедем, это точно. Остается одно: оставить Додостоевского в комнате и перейти мне жить к тебе на кухню'. Он погладил ее по голове и как-то очень поспешно поцеловал в губы. 'Нет, есть еще и другое, - сказал он, - я скажу ему, что теперь ты моя жена, и, я думаю, он уступит нам комнату и свою кровать, а сам перейдет жить на кухню'.
Еще через некоторое время клопы-водомерки совпали с настоящими каплями дождя и тот 'как бы дождь' превратился в самый настоящий дождь. 'Тем более пора идти', - сказала Ирра. И пройдя по безлюдному коридору с хорошей живописью на стенах благодаря плохому освещению, которая на самом деле была плохой живописью при хорошем освещении, очутились перед закрытой дверью в комнату. 'Неслыханное дело, он закрыл дверь'. Тогда прошли на кухню. Ванная и туалет тоже были открыты. Приложившись к подушке, Ирра сразу же сказала, что устала и хочет только спать. Тоестьлстой ответил, что совсем не хочет спать. Но когда постелили, он мгновенно заснул, а она нет. Она не то слово рыдала. Огромный ватник заслонял стекло, хрупкая гипсовая Венера подпирала кухонную дверь (действительно ли находчивый скульптор сделал ее без рук, а если с руками, то как они должны располагаться, чтобы не быть лишними. Можно их примерить так и сяк, но они явно мешают), за Венерой был стул, оседланный брюками, а вот за ними уже было то, что могло бы быть комнатой. 'Я же тебе сказала, что приеду сегодня одна, только останься'.- 'А Тоестьлстого куда денешь?' - 'Это уж мое дело. Твое дело остаться, а мое дело приехать'. И никто своего дела не сделал. Ирра приехала с Тоестьлстым, а Додостоевский остался, но не здесь... Поэтому за ватником была Венера, за Венерой стул, а за стулом было то, что ни при какой погоде не могло быть сейчас комнатой. 'Ну я же просила сегодня!' - 'В другой раз будет сегодня'. - 'Всегда сегодня будет завтра, а завтра будет в другой раз, и то, что должно быть комнатой, всегда будет кухней'.
До трех часов ночи Додостоевского не было, а потом уже его не было и в помине. Она подумала, что это так ужасно, что его нет, что это даже прекрасно, потому что так прекрасно, когда он есть, что это даже ужасно. Она подумала, что с Тоестьлстым все наоборот: то есть так ужасно, когда он есть, что это даже прекрасно. 'Я не сплю',- ответила Ирра, когда Тоестьлстой спросил: 'Что?' Она сказала ему, что не имеет ничего против этой кухни, но не хочет жить в принципе на кухне и в принципе спать на раскладушке. Она договорилась до того, что сказала, что никогда не перейдет жить с ним в комнату, потому что это значит перейти с ним жить в первый план.
Тоестьлстой сказал, что он понял и сожалеет только о том, что планы не совпадают, потому что она-то для него - первый план, а он для нее - нет, и значит счастья нет. Ирра успокоила его, сказав, что Додостоевский для нее первый план, и она вроде для него - первый, а счастья тоже нет. Она пригрелась рядом с Тоестьлстым, и дальше уже вместо потолка была местность, которая, как луна, хорошо была знакома издалека и совсем не знакома вблизи. На отшлифованной поверхности как бы луны было окно, и через него виднелось серое вещество, которое, может быть, было потолком. И после того, как любимый встал и сказал: 'Как раз луна', Ирра тоже выглянула в окно, но никакой луны там не было. Вместо нее был самолет, который тормозил в небе. Она увидела луну немного подальше за макушками деревьев, которые издалека были, как кустарники. 'А это что за кустарники?' - 'Это дикая малина. Будет нескоро'.- 'А это что за цветы?' - 'Это не цветы, это земляника. Тоже будет нескоро'.- 'А это?' - 'А это можно есть сейчас'. И как только она увидела луну, то сказала: 'Вижу, что луна', и Додостоевский увидел, что она сердится, раз она сказала 'вижу, что луна'.
V.
Они сидели на кухне и ели то, что было. Когда Тоестьлстой сказал Додостоескому, что они с Иррой поженились, Додостоевский сказал: 'Поздравляю'. Когда Тоестьлстой спросил Додостоевского, не может ли он перейти жить на кухню, Додостоевский ответил, что не может. Когда Тоестьлстой сказал ему: 'Нас же двое', Додостоевский сказал ему: 'Нас тоже двое'. Тоестьлстой сказал Додостоевскому: 'Что ты хочешь?', Додостоевский сказал Тоестьлстому: 'А ты что хочешь?', Тоестьлстой сказал Ирре: 'Что ты хочешь?', Ирра сказала Тоестьлстому: 'А что ты хочешь?', Ирра сказала Додостоевскому: 'Ну что ты хочешь?', Додостоевский сказал Ирре: 'Ну а ты что хочешь?'
На кухне появились 'Ахашени', розы и абрикосы. В комнате, как из другой оперы, появилась бутылка водки. Было лето, но абрикосы и розы были такой редкостью для кухни даже летом, что поэтому скорее была зима. Бутылка водки не была редкостью для комнаты, и мысль о времени года в комнате вообще не приходила. Значит, в общем была зима. Они разделились на пары: Ирра с Додостоевским были в комнате, но Ирра с Тоестьлстым была и на кухне, значит, получалось, что их все-таки четверо. Но зато, когда они объединялись в кухне, их опять становилось трое. Из окна комнаты было видно почти небо, освещенное почти солнцем. И как же все было неграмотно оформлено. Ирра, пристающая к Додостоевскому со своими дурацкими вопросами: 'Ну, почему ты на мне не женился?' - 'А ты этого хотела?' - 'А ты этого хотел?' - 'А ты что не видишь?', - была неграмотно оформлена. Вываленный в снегу, если это была зима, в пуху, если это было лето, пьяный был неграмотно оформлен. Лужа с поднимающимися алкогольными испарениями была неграмотно оформлена. Ирра сказала Додостоевскому, что все это ужас какой-то, что он допотопный, что такие, как он, давно вымерли, он доисторический. Додостоевский сказал ей: 'Иди к нему, ну правда, он уже давно ждет'.
И чтобы это было скорее, она не пошла пешком, а села в поезд. Поезд проехал по коридору с грязными ботинками в углах, проскочил мимо дверей сначала в ванную, потом в туалет и направился прямо на кухню. 'Ты что так долго?' - спросил Тоестьлстой. Там была застеленная, такая жалкая раскладушка. 'Я не долго, - сказала Ирра, - с ним ведь тоже надо побыть'. - 'Пусть идет сюда', - сказал Тоестьлстой. 'Тогда я пойду его позову', - сказала она. И чтобы не идти пешком, и чтобы туда было еще быстрее, чем сюда, она села в поезд, который мчался с такой скоростью, что все осталось внизу. Внизу были малюсенькие-премалюсенькие ботинки, размазанные от огромной скорости вешалки и двери, конечно, это был не поезд, а самолет. И когда Ирра приземлилась точь-в-точь у кресла, где сидел Додостоевский, он даже вздрогнул. 'Пойдем туда', - сказала она. 'Сейчас приду, иди пока'. - 'Нет, я с тобой'. - 'Что ты со мной, что ты со мной', - крикнул он. И она стала удаляться от него, но на каком-то таком транспорте, что опять оказалась рядом с ним и даже за его спиной. 'Ты же меня не любишь', - сказал он. 'А ты меня?' - спросила она. 'А ты меня?' - спросил он. Почти небо стало просто небом, потому что почти солнце зашло. За горизонтом была точно такая же местность, за которой был горизонт, за которым была точно такая же местность. 'Я-то тебя люблю', - сказала она. И по этой местности ходили животные, про которых были даже стихи: про слоненка, про жирафа, про крысу и про кенгуру. 'Жалко, что ты меня не любишь', - сказала она.
Все предметы в комнате захотелось сразу же поцеловать и потом сразу же после этого убить. Самые прекрасные предметы были пластмассовые. Пластмасса, эта 'дрянь какая-то', все же была творением человека, а не е г о. Какая же она была противная, ничего себе, какая же она была несеребряная и незолотая, она была искусственная, она была исключением, она была не оловянной, не деревянной, она была именно стеклянной, потому что стекло было тоже творением не его. В общем, она разбила стекло. 'А ну-ка пойди сюда, - сказал Додостоевский, - сейчас у меня поедешь обратно'. Он выставил ее из комнаты, и на этот раз она не села в поезд, а пошла пешком, чтобы это было не скорее, а наоборот.
Все остальное было грамотно оформлено: блевотина с рассыпанными по ней осколками стекла была наутро вырезана Додостоевским вместе с пластинкой линолеума и грамотно оформлена; покойник был грамотно оформлен в гробу; побитые машины были грамотно оформлены французским скульптором Арманом. Это и козе понятно. Аминь.
Немного покачивало. Проводница выдала условное белье за рубль. Постелили и легли. Додостоевский, чтобы спать, Тоестьлстой, чтобы не спать. Сразу же появились комары, чтобы кусать. 'Ну, кого кусают комары, когда людей нет? То есть когда они не кусают, тогда они что?' Ирра вышла из ванной и вошла в комнату. 'Ты что, - спросил Додостоевский, - ко мне спать?' - 'Нет, не спать'. - 'Если не спать, то иди на кухню, я-то буду спать'. То есть если даже для простейших (для комаров) существует прерывность во времени (не кусают, а что?), то для более сложных
