приходилось иногда открывать.
Откроем - а тут оба горностайчика (как часовые) уже сидят на пороге по углам друг против друга, самозабвенно умываются и греются. Так и жили у нас до самого февраля. Как только заспанное зимнее солнце стало светить ярче, они ушли - юркнули в родную тайгу и больше не появлялись.
А мы к ним привыкли и очень скучали по их мохнатеньким образам. Какие все-таки были доверчивые, беленькие, чистенькие, с черной кисточкой на кончике хвостика и попискивали - словно мыши. Сбились где- то в горную стаю. *
СОБОЛЬ
Зимой мне никак не удавалось увидеть живую пушистую молнию - соболя - такой осторожный зверь. Хотя соболиных следов к выцарапанному во льду водопою - сколько хочешь.
Но вот мелькнувшим летом я его все-таки увидела и не поверила, что это - тот воспеваемый всеми зимний красавец. Такой был страшный, с облезшей шкуркой, рыжий, совсем не похож на себя, соболя, и не такой осторожный как зимой. Спокойно переходил опасную человеческую дорогу видно прекрасно знает, что в это время совершенно никому не нужен. Но накроет весь белый свет следующая соболиная зима - будет и на его улице праздник.
Только бы человека с железом наперевес не встретил. *
ЗАЯЦ
Однажды пришлось ехать ночью по сердитой и колкой тайге. Долго шлепали шинами по болоту - по плавучей слани: два бревна скреплены для одного колеса и два бревна - для другого. А кругом вода - не видно края.
Шоферы - настоящие виртуозы. Надо иметь большую сноровку, чтобы не сойти с этой слани, иначе - нырнешь под воду. Наконец выехали на более-менее твердую землю. Сразу на душе стало легче.
Вдруг смотрим: впереди машины жизнерадостно чешет заяц, попав в полосу света. Так по этой полосе и скачет - не может свернуть в сторону. Мчался долго, видно уже и силы заячьи на исходе. Шофер сжалился - выключил на миг фары и лопоухий тут же исчез.
Значит свернул в родной лес - этим спас себе и без того недлинную жизнь. *
ОХОТА ТАК ОХОТА
Один наш сосед имел непреодолимую страсть к охоте на медведей. Закончив нелегкую суточную смену на электростанции, не ложился, чтобы отдохнуть и выспаться, а брал ружье, двух надежных собак - северных лаек и уходил на охоту. Знал все близлежащие медвежьи берлоги и ожесточенно шел на очередную встречу со смертью. И действительно, у них на заборе через несколько дней висела новая медвежья шкура. Охота была удачной каждый раз, хотя он был только с одной рукой. Еще в молодые годы медведь откусил левую руку выше кисти. Безобразный обрубок был как-то раздвоен вдоль предплечья и на эту култышку он хладнокровно клал ружье, когда прицеливался.
Но вот однажды ему сильно не повезло. Уйдя на очередную охоту, не вернулся к ночи домой. Поздно вечером домой прибежали без своего хозяина взъерошенные и скулящие собаки. Подбежали к хозяйке и стали за подол юбки неистово тянуть на улицу. Жена сразу сообразила, что тут что-то неладно. Сходила к своему брату, жившему недалеко. Тот быстро запряг лошадь, трясясь по корням, поехали в тайгу по направлению, которое им показывали бежавшие впереди собаки.
И вот вдали показалась довольно большая копошащаяся черная куча. Это был несчастный охотник, а сверху на него навалился всей тушей огромный медведь. Зверюга оказался уже мертвым, а сам хозяин едва показывал признаки жизни. Медведя оставили в вечереющем лесу, а человека как смогли быстро доставили в больницу. У него был как бы 'снят скальп' и поломаны ребра. Пролежав в больнице месяц, все-таки вышел на прежнюю работу. Все как один - соседи были уверены, что после такого тяжелого случая, еще не совсем окрепший, хотя бы на время оставит эту злосчастную охоту. Но, увы, охотничья страсть и на этот раз взяла свое без остатка.
И снова - как прежде - отдежурив первую же смену после болезни он со своими собаками ушел в коварно притихшую тайгу на медведя. Вот человек... *
ХОЛМИКИ
В таежном поселке Многовершинном каждый год выпадает много снега до трех-четырех метров. Поэтому двери в сени открываются вовнутрь, хотя это опасно - медведь может выломать. Откроешь дверь, а перед тобой стена подмерзшего снега. Сначала начинаем отбрасывать его в сени, потом - делаем дырку вверх - наружу, чтобы можно было пролезть, а потом начинаем делать дорожку на улицу, что в общем-то почти бесполезно, так как к обеду всю ее занесет. Жители поселка дорожки от домов утаптывают. Тогда ветер сметет с них лишнее - такие вот маленькие хитрости.
Геологи, отработав свои трудовые договора, уезжают. Отбывают в длительный северный отпуск, а кое- кто переселяется в другие северные районы. Собак с собой не берут - безжалостно бросают. Собачки эти как могут приспосабливаются к жестоким таежным условиям.
Если вы пройдете рано утром по поселку, то увидите множество снежных холмиков-бугорков, особенно - возле столовой. Это под толстенным снегом спят собаки. Они вечером роют ямку и укладываются туда теплым мохнатым калачиком. Сверху их за ночь заносит снегом. А утром, стряхнув с себя снежинки, стаями бегут к столовой, где их подкармливают остатками пищи. Очень жаль тех собак разных пород, которых привезли с южных мест и зло оставили на произвол судьбы. Ведь шерсти на них мало, и поэтому очень мерзнут. Из жалости таких собак люди берут к себе. И все же многие зимой погибают. * * *
ХОЛОДНО, ТЕСНО, ТЕМНО
Сегодня просыпаюсь рано-рано и чувствую, что лежу на чем-то довольно твердом. Услышал совсем рядом чужие, приглушенные голоса и решил тихонько полежать и послушать, в чем дело, что случилось. Правда, почему-то невозможно поднять веки: придавлены какими-то железками. Не могу даже разъять слипшихся, тяжеленных ресниц. Перед глазами прыгают радужные кольца и круги, снопы искр - вдалеке. Совершенно явственна желто-красная сетка кровеносных сосудов. Горячо пульсируют все более звонкие звуки. Отчетливо слышу шарканье ног. Женские и детские неостановимые всхлипы. Тело мое совсем затекло.
Вот суета усилилась, и вдруг весь короб резко подбросили и, неловко перехватив, с рывками и тряской вынесли на улицу. Тягуче взвыли и осеклись, а потом медленно вздохнули трубы лабухов. Запахло изломанной и раздавленной хвоей. Жалко ее - жить бы ей да жить. Земля подо мной поплыла куда-то назад. Музыка, словно зубная боль, выла и выла, казалось, целую вечность. Потом движение замедлилось. Сняли с колес. Грохнули на что-то твердое, но не на землю.
Чувствую, как небо внезапно скрылось. Грохот молотков, и проникновение ржавых гвоздей. Один согнулся - и тут же зачастила дробь поспешных и легких ударов. Началась качка: бортовая и килевая. И вот я уже брошен всеми - как якорь на долгой стоянке. Зашуршала и посыпалась земля. Комья глины шлепаются все чаще и чаще. Вот среди них прозвучала малая горстка - словно какнула птичка. И вдруг обрушился 'землепад'. Благостные звуки пропали. Щели закрыты для света и воздуха. На последнем полном вздохе: 'Ма-а-а-ма!' Сорвал ногти и голос. Разбил в кровь висок. Бес-по-лез-но. Все. Холодно, тесно, темно... *
Заживо похоронен в своей маленькой, но уютной квартире. Ногти довольно быстро вновь отросли. И голос возник и окреп. На лице появился вполне добродушный оскал.
Первое время была ветошкой забинтована голова, но это даже помогало занимать сидячее место в автобусе и в метро. В общем, началась вполне сносная жизнь среди вас.
Оказывается, что нас здесь довольно много. Я легко узнаю 'своих' по особой, шарнирной грации и еще - по локтям, торчащим из карманов курток и подталкивающих людей в нужном нам направлении. Поберегись, мы идем - сила.
Мы энергичны и всегда агрессивны. Нам не страшен ни голод, не дефицит. Мы везде проникаем. Особенно чутки к кратким радостям бытия.
Градус Вечности помогает нам острее и безогляднее наслаждаться похмельною жидкою кашкой вседневности в предчувствии опаляющей ваши бессмертные души пустоты - нашей стихии.
И все же на этой дичающей, грязной планете нам холодно, тесно, темно... * * *
ТВЕРСКАЯ ПАЛИТРА Как дева русская свежа в пыли снегов! (А. Пушкин) ПРИЕХАЛИ
Наш поезд, выкатясь бочком из смертельно перепуганной предчувствием гражданской войны столицы, начал заглатывать пару своих бесконечных макаронин, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть.
Облопавшись, он ненадолго засыпал у самых больших станций, а потом, косолапо переваливаясь и змеясь, продолжал предписанный ему железнодорожной судьбою бег.
В Кашине поезд икнул и, чуть подрагивая и недоумевая, отрыгнул некую группу пассажиров, которых тут же принял в свое просторное чрево санаторный автобус. Он засучил колесиками и заскользил по укатанному снежному тракту вдоль заспанных, мерцающих как звезды морозного неба окошек российских деревень.
Чу, приехали.
