Осмотрелись: настоящий пахучий, живописный, таинственный бор.
Последний прощальный чай ТОЙ жизни - сутолочной, дерганной и по-городскому свирепой.
В темноте незаметно подкралась и накрыла пушистым крылом тишина тверской земли.
А потом нас оглушил повальный и сладкий сон. *
ПЕРВАЯ ВЕСТОЧКА
Здравствуй, дорогая мама. Теперь я недосягаемо вдали от тебя, но одновременно и рядом - всегда под сердцем.
Оказался здесь, в глубине тверского простора, наверное затем, чтобы не спеша поразмыслить и поговорить со всеми вами, близкими мне людьми отсюда - издалека.
Ну вот, тут же мысли разбежались, как тараканы под светом моего бессонного ночника. Стыдно, конечно, но не смертельно.
Обидно так вот сразу заканчивать это письмо, даже не успев прилично начать. Что ж, прогуляюсь, проветрюсь, глотну этого пьяно-чистого воздуха. И тараканы, вернувшись назад, снова затопают лапками по моему полированному столу.
Здесь - единственная, не по названию смирная речка, и мирно дремлющая, седая тверская земля.
Теперь я вдали от бесконечно суетливой, прогазованной и гремящей пустыми емкостями столицы.
В моей комнате оказался забытый (словно нарочно для меня) детский волчок. Смешно, но запускаю его прямо на письменном столе по десятку раз в день. Философская штукенция. *
ПОСТ-СКРИПТУМ
Сегодня днем повстречалась береза-вдова. Другая березовая половина, с которой она буквально срослась у комля, давно погибла, превратившись в огромный, замшелый пень. А эта, двужильная, все живет.
Жаль, что ты, мама, не видишь этой первозданной природной красоты, ее ошеломляющих красок.
Нежно и крепко тебя обнимаю.
А теперь спать, спать и спать. *
МЕДВЕДИЦА
Открываю глаза. Где я? Что я?
За промытым, незамерзающим (как южное море) окном лениво развалилась и спит под богатым пуховиком речка Медведица. Иногда она огрызается утробными звуками на проезжающих через мост автоизвозчиков. Нехотя ворочается с боку на бок, но не встанет, не станет голодным и злым шатуном.
Она позволяет нам, лилипутам, подкрасться поближе, потрогать снежную простыню (белизны - до боли в глазах) или даже ковырнуть рыбацким буравчиком свою толстенную шкуру. Медведица эта российская добродушна, спокойна и величава. До времени сосредоточенно спит. *
ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ
Посмотрел старую видеозапись и будто снова встретился с повелителем расстроенной и донельзя обшарпанной гитары.
И еще - с его 'полочной' песней об апокалиптических всадниках и пулях, выпущенных в людей Судьбою. Это - предельно современная баллада о нас. И еще - об ответственности и сопричастности ко всему происходящему вокруг - тому, что безжалостно терзает нашу роскошную, бедную землю.
Новое откровение и постижение бессмертной души.
Близко видел беспокойные глаза Высоцкого. Подергивание жилки у левого (как бы незрячего) глаза. Бесконечно усталые руки, держащие гитару, словно родничковую воду в горсти.
Действительно, он вошел в наши дома и в наши сердца словно близкий и давний незнакомый-знакомец.
Как будто все предчувствовал и предвидел. *
ДОМ НА СЛЕЗАХ
Шикарный санаторный корпус, построенный за счет средств, недоданных детям и старикам, стоит вот уже семнадцатый год, а все новенький - словно только-только с иголки. Говорят, что весь секрет - в 'нестареющем' кирпиче. Дом на слезах.
Правда, строители пока строили и отделывали под орех это компактное чудо, сгноили, довели до гниения и преждевременной смерти соседнюю дачурку - уникальный образчик местного зодчества. Снимем деревянные шляпы с таких же голов и почтим ее память молчанием. Крушить - не строить. *
ЗИМА В ЗЕНИТЕ
Зима недавно перевалила в зенит и теперь, суетясь и причитая, сокрушаясь о близком собственном увядании, несмотря на сочные и румяные щечки 'кровь с молоком', нехотя двинулась на встречу с конкуренткой молодкой Весною.
Быстро мерзнущие облачка дыхания - словно колечки курильщиков (конструкции 'вешай топор') - зависают над тропкой и с легким звуком опадают за спиной, разбиваясь о встречный нежный ледок тщательно протромбованных дорожек.
Тело предельно устало от наручников и цепей тяжкой зимней одежды и ждет-не-дождется, когда же оно вырвется из рукавов навстречу весеннему солнцу, простудам и хитрому, обманчивому теплу.
В это, еще пронизываемое холодом время, хочется хоть немного почувствовать себя вольным стрелком, убегающим зверем и вообще безлошадным. Так, впрочем, и есть. *
БЕЛАЯ ЛОШАДЬ
На обратном пути из леса у меня за спиной кто-то зафыркал, забил копытами о леденеющий дорожный снег.
Противно заскрипели полозья.
Догадался сразу и не поленился оглянуться - поприветствовать.
Действительно, Белая лошадь.
Но почему же ты, голуба, без легоньких крыльев, а совсем наоборот в хомуте, понурая, да еще и с гружеными - правда, довольно изящными санками позади?
Сани юзят.
Пар рвется из всех четырех ноздрей.
Возница сегодня веселый, он подмигивает твоему крупу - наверное, под шофе.
Я залюбовался грациозностью лета: и твоего и саней.
Вдруг все звуки пропали и ты начала взлетать. Даром, что дорога все в гору. А ведь так действительно взлетишь до звезды.
Постой, опять не попросил у пьяного возчика взять меня с собою в этот размерный, бедовый и постоянно восходящий путь.
Вот уже и скрылась.
Постепенно все стихло.
А вдруг тебя больше не встречу? *
СТАРОСТИН ДОМ
Сегодня мы хотели посетить необычный музей, но увидели лишь обгоревший его остов. Старожилы Верхних Троиц рассказывают, что будущий староста в четырнадцать лет покинул родные места, и вместе с семьей помещика в качестве 'мальчика для домашних услуг' переехал в столицу. Прослужил он у этого помещика около четырех лет. Рано начал ходить с тростью, ссылаясь на то, что однажды был жестоко избит в тюрьме. Но тогда остался жив, так как его камера была последней и истязатели притомились.
Много стерпел в этой бурной жизни староста и наверно за это долго сидел добродушного вида твердокаменный старичок в центре Первопрестольной в самом начале проспекта с одноименной этикеткой. Но в родные места последние десять лет его жизни приезжала только жена. А в майскую ночь восемьдесят девятого заполыхал в Верхних Троицах подожженный крестьянами бывший старостин дом... *
ТЕРЕМОК
'Пятая' дача горела впервые еще до войны. Но и сегодня она по-прежнему воздушна и элегантна.
Есть в ней задумчивая комната - для гостей. В углу поблескивает сигнализация - неусыпно, словно вечный огонь. Вторая комнатка старостина.
Проходной коридор к ней - обширная столовая. Сияют кобальт и подлинный севрский фарфор, тесно окружают стол и жмутся вдоль стены инкрустированные, трофейные стулья из дуба. Огромный серебряный подсвечник 'на копытах' придавил коренастый комод.
Вольготно и гордо стоящие вазы - также трофейные. Одинокая старая чаша на столе: кобальт с тусклым золотом. А на втором этаже поражает роскошный туркменский ковер ювелирной ручной работы на сто двадцать клейм. Цвета там, правда, немного сбиты - он кроваво-красный, будто всю Туркмению засыпал кровавый песок Кзыл-Кума.
Общая архитектура нашей дачки замечательна. Все комнаты, как тогда было принято, интимно затемнены. Белый свет застят могучие сосны и туя. Везде радуют глаз теплые и живые, неоштукатуренные стены. Согревает душу мастерство старых и современных тверских плотников-самородков.
Пряничная, с искусной деревянной резьбой беседка хоть и при телефоне, но закрыта. А вот уже и спуск к Медведице. Все предельно непритязательно: перильца, струганные лавки, пляшущий 'горькую' столик. Под светелкой - резная веранда с расписными, боярскими, витыми балясинками. На фасаде здесь нет двух
