так!
- Ну хорошо, - Ремблер поудобнее устроился в кресле. Мысль о том, чтобы попытаться рассказать о себе, показалась ему удивительной, но - чего греха таить - и заманчивой. Тем более, что говорить правдиво - все равно, что соблюдать условия странной игры.
Действительно ли так уж легко говорить о себе правду? Или для этого сперва следует понять себя? И было ли правдой то, что он сам принимал за правду? Да, перед Ремблером стояла сложная задача.
- Я слушаю, - напомнила Изабелла и зачем-то втянула голову в плечи, так что над подоконником теперь были видны только ее глаза и прическа.
'Ей же неудобно сидеть так, скрючившись', - кольнуло вдруг Ремблера, но снова готовые сорваться с языка слова застряли у него в горле.
- Ладно, слушай. Я просто глупый и одинокий человек. Одинокий потому что всегда хотел выглядеть лучше, чем есть. Сильным, умным, побеждающим все трудности. Я этого добился, в это поверили все. Все кроме меня. Мне казалось, что с мягким человеком не захочет иметь дело ни одна женщина. Им нужны сильные... И я действительно убеждался, что это так. У меня за всю жизнь был только один друг, мы с ним были в чем-то очень похожи. Но он был болен и умер молодым. И тоже одиноким - жизнь не прощает слабости. Мой друг очень любил одну девчонку, но ни разу не решился к ней подойти. Так она и не узнала. Когда я потом, уже после похорон, попробовал с ней поговорить, она ответила: 'А кому был нужен такой мямля?'. - Ремблер рассказывал это уже не Изабелле, а скорее самому себе. - И я тогда решил, что никогда не буду тем, кого могут назвать мямлей. Вот так и получилось, что моя жизнь разделилась. Я боялся проявить жалость, боялся лишний раз признаться в любви. Любое проявление чувств казалось мне признаком слабости. Наверное, потому, что я действительно был слабаком. Это очень глупо, но когда мы с Рэем были еще детьми, как-то раз он смотрел на закат и я вдруг заметил, что он плачет. Я поинтересовался почему, и он объяснил, что завтрашнее солнце будет уже другим... Что все уходит и не возвращается. И я тоже заплакал. Мне было жаль солнце, жаль всего, что не возвращается. Я плакал тогда едва ли не предпоследний раз наверное, это было в своем роде прощание с детством. Только Рэй чувствовал все это острее: ему нужно было обратить мое внимание на то, что и жизнь тоже уходит, что в ней всегда приходится что-то терять. Он ведь знал о своей болезни... Вот так. А потом я заставил себя не плакать. Ни по какому поводу. Вот только сейчас... Я вспомнил этот закат, слезы, потом - как он ушел... Во всяком случае, мой друг был искренним перед собой... Подожди... я, кажется, говорю совсем о другом?
- Ты говоришь как раз о том, о чем нужно, - серьезно и тихо сказала Изабелла. - Я слушаю тебя.
- Да я, собственно, уже почти все и рассказал. Потом я полюбил, но вел себя соответственно с образом сильного и невозмутимого победителя. К тому времени я действительно имел некоторые победы. Жесткий и лишенный ненужных сантиментов подход создал мне хорошую репутацию на службе, я считался там очень трезво мыслящим человеком. И я не мог никого разочаровать. Нет, я, конечно, мечтал, что Труди однажды заглянет мне в душу и сама поймет, как я люблю ее. Поймет без слов, без доказательств. Теперь я знаю, насколько глупо было на это надеяться: каждый так хочет быть понятым сам, что совсем не старается заглянуть в чужое сердце. Теперь я поступил бы иначе, я сказал бы ей все, я бы начал делать глупости... Но солнце уже закатилось. Я слишком успешно смог обмануть ее тогда, чтобы сейчас она поверила в правду.
- Ты не обижайся на маму, хорошо? - вдруг совсем другим голосом сказала Изабелла. Что-то женское и мудрое зазвучало в нем. - У нее нет этого дара. Он вообще редко встречается. Изо всех наших он есть у Эгона, ну и еще немного у Грега и у меня. Поэтому я и предупреждала, чтобы ты не врал. Я бы все равно не удержалась и подсмотрела... Ах да, это немного умеют еще двое... но это уже неважно.
- Кто они, Изабелла?
- Я же просила тебя - не спрашивай. Я постараюсь пересказать то, что узнала, бабушке... Пусть она решит. И вообще сегодня у всех большое горе. Ты ведь слышал Селену? Они оплакивают тех, других...
- А ты?
- А я их не знала. Ты ведь тоже не плачешь, когда по телевизору рассказывают, что где-то кого-то убили? Плакать, ничего не чувствуя, - это намного худшая ложь, чем смеяться... Понимаешь?
- Кажется, да.
Происходящее все больше казалось Ремблеру нереальным. И все же он понимал, что она хочет сказать.
- Ну, ладно... А теперь я пойду. Я вернусь еще, вне зависимости от того, как решат они, но я надеюсь, что все будет в порядке. Только не торопи, хорошо? Всему свое время. И еще... Не надо меня жалеть - это тоже неправда. Ты просто ничего не знаешь. А потом и так поймешь. И мне, честно, очень хотелось тебя увидеть.
- Спасибо.
- За что?
- Просто так... спасибо, - он сказал это от всей души.
- А? - Изабелла на мгновение замолчала, ее глаза стали большими и круглыми, потом вновь вернулись к нормальному размеру. - Тогда... И тебе спасибо. Ты хороший... Лучше, чем кажешься. Правда! А теперь закрой глаза - и чур не подглядывать! Пока!!!
Ремблер зажмурился. Когда он вновь взглянул на балкон, на нем уже никого не было.
Спустя еще минуту он пораженно смотрел вниз через перила.
'Черт возьми! Но ведь это же девятый этаж!!!'
19
- И все же вы меня с кем-то спутали! - отчаянно выкрикнул Эл, чувствуя, что на его руках затягивается веревка.
- Угу! - иронически хмыкнул Роббер.
- Нет, я серьезно говорю!
Ловким пинком Роббер швырнул Джоунса на стул; Эл и ахнуть не успел, как его прикрутили к спинке.
- Вы чего? - испуганно зашептал он. - Честное слово... я ничего не знаю! Надо полагать, про Григса вы знаете не меньше меня, а Чаниту я видел всего лишь раз.
- Он не понимает, - хмыкнул Роббер и отошел, чтобы подать стул Большому Рудольфу. - Ну ничего, сейчас мы тебе все объясним. Ты не волнуйся - если будешь паинькой, уйдешь отсюда на своих двоих... А нет тут уж пеняй на себя!
- Не горячись, - остановил его Большой Рудольф. - Так или иначе, он нам нужен для разговора с их шефом. Послушай, парень... как там тебя?
- Джоунс, - процедил сквозь зубы Эл. - Эл Джоунс...
- Ты смотри! - заржал какой-то громила, до сих пор не попадавшийся Элу на глаза. - Психиатр!
- А ты откуда знаешь? - с любопытством посмотрел на него Рудольф.
- Так на то его и зовут Локо Эрнестино! - засмеялся за спиной Эла Гас. Роббер тоже выгнул губу в кривоватой улыбке.
- Все заткнитесь! - Рудольф закинул ногу за ногу. - Так ты врач?
- Да. Я же говорю - вы меня с кем-то спутали...
- Эй, может двинуть ему по хавалке?
- Заткнитесь, я сказал! Ну так вот, Джоунс, я предлагаю тебе неплохую сделку. Ты ведь следил за нами, и ты не из полиции - это уже кое о чем говорит. Значит, ты - из 'невидимок', и нечего отпираться, тем более, что мы это запросто проверим.
- Не знаю я никаких... - голос Эла сорвался и захлебнулся. Он понял вдруг, что эти люди действительно не шутят. - Я искал... Я не следил за вами!
Он не слышал собственных слов - внутри все колотилось. Эти люди шутить не станут, они всерьез приняли его за кого-то другого. И Селена здесь ни при чем. И мистика вся побоку - перед ним были звери совсем другой породы, но едва ли не более страшные.
- Замолчи! Сейчас я говорю, - Рудольф уже начал терять терпение. Ему действительно было бы очень неприятно признать, что он мог и ошибиться. Но уж слишком все складывалось не в пользу этого докторишки. Не смотрят ТАКИМ взглядом случайно - а он смотрел, еще как смотрел, словно в самую душу старался проникнуть.
'А он - психопат... - мелькнуло вдруг у Эла в голове, и неприятный холодок пробежал по спине. - Настоящая патологическая личность. Рассудительный вменяемый психопат, возомнивший себя большой
